«Без прошлого, нет будущего»… Это выражение известно всем. И это самое прошлое совершенно естественно связывается с историей. В этом смысле есть еще практика проведения исторических аналогий.
Мы предлагаем сегодня читателям познакомиться с материалом, обнаруженным в журнале «Самарские епархиальные ведомости» за 1883 и 1884 гг. Он, этот материал, может стать пищей для разного рода размышлений: о верности наших предков исламским традициям, крепости их духа и о многом другом. Актуальность нашего рассказа — экскурса в позапрошлый век - обусловлена еще тем, что наряду с процессом исламского возрождения нашего времени, как многопланового исторического явления, параллельно нарастает противоположное ему явление - «деисламизация» определенных слоев мусульманского (в этническом смысле) сообщества, прежде всего городского. В первую очередь, это касается народов, которые многие века проживают в Волго-Уральском бассейне, проще говоря, коренного населения этих мест — татар и башкир.
И еще одно вводное примечание. Местность, о которой пойдет речь, легко узнаваема по названиям населенных пунктов. Она сейчас не входит в наш регион, но в Самаре проживает очень много выходцев из тех мест. В их числе руководитель ансамбля «Ялкынлы яшьлек» И.И. Колючев.
«История крещения и потом отпадения татар от православия в 20-х годах нашего (19-го — прим. Авт.) столетия исследована, по преимуществу, только относительно Казанской и отчасти Симбирской губернии.
Белогорские татары указывают на положение дел в то же время в Оренбургской губернии. Белогорские татары жили в Бузулукском уезде, тогда Оренбургской, а ныне Самарской губернии. В
Большом и Малом Белогорьи они поселились, вышедши из Казанской губернии. Во всяком случае, надобно признать за несомненное, что они переселились сюда ранее 3-го десятилетия настоящего столетия. Крещены они были еще в Казанской губернии, и пришли сюда уже крещенными…
Известно, что еще в 1744 году казанские татары, по преимуществу торговые, были переселены в Оренбург с дозволения правительства. Само правительство, желая заселить Оренбургский край, вызывало сюда охотников.
Поэтому нет ничего удивительного в переселении татар. Здесь земли было много — отчего и не переселиться… Татары не только просили освободить их от христианства, но и жаловались даже на духовенство, заставлявшее их исполнять христианские постановления. Они были уже совратившимися, когда пришли сюда. В Казанской губернии, где население было уже более или менее сплошное, духовное начальство строгий надзор за новокрещенными, отступить формально от христианства было трудно. Но в стране Оренбургской, где население было редкое, да и то в большинстве кочевое — башкиры, укрыться от духовного начальства было легко и просто.
Но видно, что притч Новосергиевской крепости имел основание побуждать их к исполнению христианских обязанностей. Имели и татары называть себя магометанами, ибо таковыми они значились в ревизских сказках (документы об итогах переписи населения — прим. Авт.) Желание духовенства и желание татар, таким образом, сталкивались. Отсюда и произошло «дело о Белогорских татарах», хранящееся в архиве Самарской духовной консистории.
Казанские татары выбрали здешнюю местность (прежде глухую) вблизи кочевников, куда они могли уйти и смешаться там с башкирами. Затем, как привыкшие к торговле, они поселились здесь, вероятно, для торговых целей. Белогорские татары, как и все казанские, были люди пожиточ-ные. Занимались торговлею, они не теряли связи с казанскими татарами, что видно из того, они подали прошение об оставлении их в магометанстве около 1827 года. Следовательно, это было общим движением, охватившим поволжский край.
Такое положение белогорских татар очень благоприятствовало не только тому, чтобы все больше и больше укрепляться в магометанстве, но чтоб совсем замести следы их принадлежности к церкви. Им в 1827 году пришло на мысль их желание выдать себя за татар-магометан, а стремление духовенства подчинить их церкви выставить как насилие в деле веры.
С этой целью белогорские татары выбрали от себя представителя, Ямбая Усеева, по-христиански Якова Максимова для иска на священника Новосергиевской крепости Алексеева и благочинного Львова, принуждавших их к соблюдению обрядов христианской веры.
Прошение было написано двумя Бузулукски-ми канцеляристами, коллежским регистратором Мурзаковым и канцеляристом Колмогорцевым. Эти личности татары».
От автора. Прошение было подано главноуправляющему духовными делами ДДДИИ — Департамента Духовных дел иностранных исповеданий Российской империи, ведавшего делами всех нехристианских религий. Время для этого выбрано не случайно — только недавно, после смерти императора Александра I 19 ноября 1825 года состоялось вошествие на престол Николая I. В истории нередко бывает, что новые правители вначале принимают решения, могущие укрепить его авторитет и популярность среди подданных. Судя по всему, к такому выводу пришли и белогорские татары, посчитавшие момент смены царей наиболее подходящим для решения своей проблемы. По терминологии православного духовенства, самое лучшее время для «совращения в магометанство».
Это же подтверждает и документ: «писавшие прошение надеялись, что главноуправляющий заступится за мусульман, ибо законом дана свобода вероисповеданий». Это было сделано царицей Екатериной II, отменившей драконовские законы ее предшественников по отношению к поволжским мусульманам. Петр I и несколько его преемников провели вторую (после Ивана Грозного), такую же масштабную кампанию по крещению инородцев. Для обращения поволжских мусульман принимались самые разные способы: от конфискации земель татарских мурз (высших слоев общества) до наделения крестьян (низших слоев) непосильной лашманной повинностью по заготовке корабельного леса. Но и после объявления екатерининских свобод не все новокре-щенные осмеливались заявлять о стремлении возвратиться в религию предков. Особенно за пределами территории Казанского ханства. «До подобной дерзости не доходили даже казанские татары» — написано о белогорцах в одном из писем Оренбургской епархии в столицу.
Попытка белогорских татарских крестьян тоже не удалась. Прошение было признано незаконным, и канцеляристы, писавшие его, были преданы суду, а татары переданы на увещевание. Но и оно оказалось бесполезным — «увещеваемые» не сдавались. А в 1828 году еще раз обратились, уже к самому императору Николаю I.
И снова неудача. Святейший Синод отреагировал традиционным в таких случаях образом: предписал Оренбургскому епископу найти «священнослужителя с отличной нравственностью и знающего татарский язык, и отправить его к Бело-горским татарам с наставлением, как он должен себя вести в отношении к отпадающим от веры, для удержания тамошних татар от поползновения к магометанству и укреплении навсегда в православии». А также снабдить «совращающихся в магометанство» 5 экземплярами Нового завета «на оренбургском татарском наречии».
Оказалось, что специалистов, отвечающих указанным требованиям, нашлось два — из Беле-беевского уезда. Автор материала в «Самарских епархиальных ведомостях» Нурминский сомневается, что искали должным образом и усердием. И делает заключение: «Видимо взяться за такое щекотливое дело никто не хотел». Поэтому задача увещевания «совратившихся» была возложена на двух местных священников, знающих татарский язык.
Далее Сергей Нурминский описывает шаги, которые были предприняты для возвращения заблуждающихся, по мнению властей, татар в лоно правславия. Все началось 21 мая 1827 года.
Прибывши в Новую Белогорку «деятели» (терминология источника — прим. Авт.) вызвали и крестьян из Старой деревни..
«По прибытии увещевателей к татарам, — продолжаем читать документ, — они заставили читать им новый завет деревенского муллу, а священник Петропавловский толковал его на татарском языке. Татары сначала слушали это чтение, а потом разошлись по домам и слушать более уже не хотели. Священнику Петропавловскому было предписано остаться у татар одному и увещевать». На этом сходе жители двух татарских селений, подлежавщие увещеванию, еще раз единодушно выразили желание оставить христианство и возвратиться в магометанство.
Тем более Указу Оренбургской консистории об увещевании они не поверили, сказав, что это фальшивка, которую написали сами «увещеватели». Никакие беседы и уговаривания, проходившие на двух языках, успеха не имели. Вместо того, чтобы «образумиться», белогорцы для продолжения дела выбрали поверенного, того, кто подавал второе прошение Фейзулла Сейфуллин (Спиридон Герасимов).
Потом увещевания повторились пятнадцать раз — вместе (со священниками приезжал и заседатель Николай Нагаев) и порознь. Но татары стояли на своем, выдвигая все новые и новые аргументы против «возвращения в православие». Даже книги отказались брать — все пять экземпляров Нового завета на татарском языке были увезены обратно. К такому упорному действу, сделали вывод увещеватели, поощрял их поверенный Спиридон Герасимов и его родственник Павел Остафьев — оба люди зажиточные и авторитетные. По итогам безуспешной «агитационной работы» было высказано предложение: квалифицировать отказ белогорских татар как бунт и для их усмирения вызвать казаков.
Но дело до казацких нагаек не дошло — оно было передано в суд. 11 июня 1829 года суд гражданского начальства, рассмотрев обстоятельства обоих прошений в Петербург, приговорил татар «в двух деревнях Белогорских, 22 семейства, к телесным наказаниям (исключая 70-летних и малолетних), удалив их из места жительства».
Решение отправилось на рассмотрение Оренбургской уголовной палаты, потом в столицу — к министру внутренних дел, а уже оттуда — в комитет министров. И, в конце концов, описав множество бюрократических кругов, вышестоящими инстанциями было отменено, «поскольку отпадение новокрещенных произошло от недостаточного духовного назидания, нетвердости в догматах веры и жительства новокрещенных между магометанами». Наблюдалась такая картина: обе эти татарские деревни несколько десятилетий были смешанными — с мусульманским и христианским населением.
Из столицы вместо наказания розгами пришел другой вердикт: «разослать новокрещен в христианские селения, наблюдая при том, чтобы в деревнях сих были церкви». Случилось в 1835 году. Расселение непокорных татар между русскими было принято за основную исправительную их меру.
И здесь начинается самое интересное. Для приема «совратившихся в магометанство татар» было определено 12 селений Бузулукского уезда: Домашкино, Съезжее, Курманаевка, Алексеевка, Грачевка и другие. Временем начала их переселения определили 1836 год. Но даже через три года ни одна семья фактически не была переселена, поскольку дело сразу столкнулось с многочисленными трудностями.
Например, чиновники сначала не могли выявить круг переселяемых, поскольку никто не называл свои имена по-христиански.
Выяснить это с помощью соседей — из-за круговой поруки односельчан и их солидарности — тоже не удавалось. Внешне это объяснялось трудностями перевода.
И только в 1842 году первые приговоренные к переселению были доставлены в русские деревни. Но пошли новые жалобы: чрез неделю переселенцы начали пропадать. Священники сел Кур-манаево и Погромное доносили в консисторию, что «татары-новокрещены у них не значатся, а своевольно возвращаются в прежние свои селения татарские».
Несколько семей вместо русских сел поселились в башкирских — Кадряскино и Таймасово. Нередко в самих русских селах сельское начальство не знало, где они проживают. Бывало, что переселенные татары приходили сюда только отметиться у старосты и тут же исчезали. «Да и поселившиеся на положенных местах не оказывали к обращению никакой надежды, держат магометанские обычаи, как в образе жизни, так и в употреблении пищи» — такое заключение представителей духовенства не оставляло никаких шансов на успешный исход всего предприятия.
Так продолжалось несколько лет. Видя бесполезность своих усилий, епархиальное начальство в 1849 году окончательно предает отступников суду гражданского начальства по законам. Но Святейший Синод не одобрил его решение, а предписал продолжить водворение непокорных татар в новые места проживания.
В 1851 году дело о белогорских татарах перешло к только что образованной Самарской губернии. Обновляя сведения по нему, 6 июля 1851 года бузулукская уездная полиция обнаружила в наличии только 31 из более чем 100 подлежавших к переселению. И то, как указано в донесении в Губернское правление, это одни сироты, вдовы и умершие.
Сироты тем временем начали бродить по окрестным селам и просить милостыни — «христиане им не отказывают». Но даже эта категория «отступников», попавшая в тяжелую жизненную ситуацию, не поддавалась на увещевания вернуться в православие. Священник села Погромное Панженский доносил, что просящие подаяние татары сказали ему: хоть и головы наши руби, а мы не примем веры христианской…
…Закончилась эта история длиною в тридцать лет 25 июня 1858 года. Самарская духовная консистория, вернувшись к вопросу о белогорских татарах, приняла еще одно решение. Вроде бы о продолжении дела. Но предписала для нижестоящих инстанций такие меры, что от первых и решительных по форме планов наставления отступников на путь истины не оставалось и следа. На этом фактически дело было прекращено.
Поводя итоги неудачного опыта возвращения «отпавших», «Самарские епархиальные ведомости» пишут, что «нет ничего удивительного в стремлении татар к магометанству, ибо об обрусении их, слитии их с русским народом никто не позаботился». И что хотя «администрация относилась к ним строго, русский народ равнодушно». Иначе говоря, усилия православного духовенства не находили должного понимания и поддержки в пастве. А на вопрос «Что делать?» в подобных случаях впредь, ответ дается в последнем абзаце материала:
«Что же касается до вопроса, какие же меры лучше было употребить к утверждению отпадавших, то в самой резолюции Государя Николая Павловича указаны меры вполне христианские: увещевание и распространение книг на татарском языке. К сему современный казанский пример прибавил еще: устройство школ для образования детей крещенных инородцев».
Р5. Примечательный факт: к моменту окончания «дела о Белогорских татарах», в 1959 году Самарское Губернское правление составило для Оренбургского Магометанского Духовного собрания «Сведения о числе магометанских мечетей в Самарской губернии, состоящих при оных духовных лицах и прихожанах». Этот документ мы нашли в фондах Центрального государственного архива Самарской области. По нему видно, что пятивременная мечеть (вторая категория — Соборная) существует при селе Новые Белогорка (202 мужчин и 222 женщин), ее имам Гайнутдин Хамзин, государственный крестьянин из расположенной из неподалеку деревни Медведки (Указ ОМДС от 19 августа 1836 года). А в Старой Бе-логорке (прихожан соответственно 225 и 233) в должности имама и мугаллима (учителя медресе) состоит купеческий племянник Нагуман Сагидди-нов (Указ с 12 мая 1856 года) из Сеитовского Посада (Каргалы).
Самое интересное — количество прихожан мечетей соответствует количеству жителей селений. Значит, все они являются мусульманами. А история с попыткой принудительного возвращения «отпавших в магометанство» белогорских татар в православие осталась позади…
Подготовил Шамиль ГАЛИМОВ.
Газета «Азан», 2010 год, (№ 17).
Просмотров: 1809