Рустам Батыр призывает вставать на молитвенный коврик не под страхом казни и обвинения в неверии
Мусульманский мир отметил Мирадж, то есть чудо прижизненного вознесения Пророка Мухаммада на небеса. Мирадж остается прекрасным и глубокомысленным сюжетом исламской религиозной культуры, уверен известный мусульманский и общественный деятель Рустам Батыр. В своем очередном материале для «БИЗНЕС Online» он рассказывает, как родился сюжет о том, что пятикратный намаз был предписан во время вознесения Пророка на небеса.
ОДИН ИЗ САМЫХ КРАСОЧНЫХ В ИСЛАМСКОЙ КУЛЬТУРЕ СЮЖЕТОВ СТАЛ МАНИФЕСТАЦИЕЙ…
Мусульманский мир отметил Мирадж, то есть чудо прижизненного вознесения Пророка Мухаммада на небеса. Согласно преданию, однажды Бог призвал к Себе Своего избранника. В мгновение ока тот верхом на внеземном двукрылом животном Бурак сначала перенесся в Иерусалим, а затем по жемчужной лестнице (мирадж) с золотыми и серебряными ступеньками поднялся на седьмое небо. Этот один из самых красочных в исламской культуре сюжетов стал манифестаций не только важнейших религиозных, но и общечеловеческих смыслов. Вместе с тем клерикальная пропаганда использовала его и для внедрения в массовое сознание верующих идеи, которая напрочь отсутствует в Священном Коране – обязательности ежедневного исполнения пяти намазов.
В Коране, если верить традиции, о небошествии Пророка говорится в одном-единственном месте, в первом аяте 17-й суры: «Преславен Тот, кто ночью перенес (асра) Своего раба из Мечети заповедной (аль-Харам) в Мечеть отдаленнейшую (аль-Акса), окрестности которой Мы благословили, дабы показать ему Наши знамения». Однако стоит сопоставить этот аят с другими местами Корана, в которых используется глагол асра, переведенный здесь как «перенес» и однокоренные с ним слова, то мы обнаружим, что их смысловой контекст связан не с ночными полетами, а с вполне земным исходом пророков от грешников. Это либо уход Лота от его заблудившегося народа (11:81, 15:65), либо Моисея (20:77, 26:52, 44:23; 28:29) из Египта. К тому же начало 17-й суры целиком повествует о Моисее, где он, в отличие от Мухаммада, прямо упоминается по имени уже во втором аяте. В свете сказанного возникает вопрос: с чего вдруг первый аят этой же суры под рабом Божьим подразумевает не его, а Пророка Мухаммада? И почему речь здесь идет не об исходе, как то предполагает семантическое поле глагола асра, а о каких-то волшебных перемещениях? Да и потом, традиционная трактовка аята, игнорирующая подобные факты, противоречит также важнейшему посылу Корана, реализованному во многих его местах и направленному на избавление человечества от идеи сверхъестественного чуда, которое характерно для детского сознания и которое было неотъемлемой частью картины мира прежних примитивных народов. Впрочем, это всего лишь мысли вслух.
Однако даже если мы будем оставаться в рамках традиционного толкования, то легко заметить, что в аяте ничего не говорится о второй части приписываемого Пророку путешествия, о его вознесении на седьмое небо, то есть собственно о Мирадже, а повествуется только лишь о его переносе в мечеть аль-Акса. Вслед за интерпретированным таким образом аятом этот ночной перенос в исламской традиции стали обозначать словом «Исра». Таким образом, сам Мирадж, согласно исламской традиции, – внекораническая история. Впрочем, намек на Мирадж – точнее, на одно из его событий (лицезрение Пророком ангела Гавриила у Вершинного лотоса) – некоторые толкователи усматривают в аятах 53:13-14.
Многие мусульмане, особенно в наши дни, склонны считать, что Мирадж и Исра случились в течение одной ночи. Однако далеко не все признанные исламские богословы прошлого считали подобным образом. Так, у Ибн-Хишама, автора классической биографии Пророка, Исра и Мирадж выступают скорее как самостоятельные, разделенные во времени события. При этом о вознесении повествуется после рассказа о возвращении Пророка из Иерусалима в Мекку. Разводя оба эти путешествия, аль-Вакыди, другой не менее уважаемый мусульманский историк, датирует вознесение 17-го рамадана, 18 месяцами ранее хиджры, а путешествие в Иерусалим – 17 раби аль-авваль, за год до хиджры. Составитель самого авторитетного свода хадисов аль-Бухари помещает предание об Исре и Мирадже в два самостоятельных раздела. Кроме того, в приводимых им хадисах о небошествии не упоминается посещение Иерусалима. У Муслима, второго по авторитетности после аль-Бухари собирателя хадисов, большинство хадисов также можно понять в смысле вознесения Пророка непосредственно из Мекки. Правда, в одном из хадисов со слов Анаса, приводимом Муслимом, сообщается о перемещении Пророка в Иерусалим и о его вознесении оттуда на небеса.
Несмотря на сказанное, в поздней мусульманской традиции Мирадж присовокупили к Исре, и сегодня их принято рассматривать как некое единое событие. С чем это связано? Это очень интересный вопрос, ибо он вскрывает перед нами давнее стремление группы мусульманских богословов, чьи взгляды стали-таки в исламской традиции доминирующими, навязать мусульманам мысль, что предписание ежедневно исполнять пять намазов исходит от Самого Бога. Давайте разберемся, как эти вещи связаны между собой.
«ВВИДУ ОТСУТСТВИЯ ТВЕРДЫХ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ ОБ ОБЯЗАТЕЛЬНОСТИ ПЯТИ НАМАЗОВ ПРОРОКА ПРИШЛОСЬ ОТПРАВИТЬ ЗА НИМИ НА НЕБЕСА»
Факт того, что в Коране не говорится про пять намазов, многие исламские клерикалы скрывают от своей паствы. И стоит кому-либо заикнуться об этом – и его с легкостью обвинят в неверии. Однако среди мусульманских богословов есть те, кто понимает, что врать бесполезно: сегодня сам Коран и его переводы доступны каждому и любой при желании может перепроверить возводимые к нему тезисы. Так, например, Мухаммад Таки Усмани в книге «Власть Сунны» пишет: «Предполагается, что мусульмане должны совершать более одной обязательной молитвы, но точное число молитв не указывается ни здесь (2:238-239 — прим. Б.Р.), ни в каком-либо другом месте Священного Корана. То, что обязательных молитв всего пять, упоминается только Святым Пророком (то есть только в хадисах – прим. Б.Р.)». Мухаммад Таки Усмани – не реформатор и не коранит, а типичный традиционалист. Более того, его процитированная работа целиком и полностью посвящена богословскому обоснованию принципа Сунны в исламе, но у него хватает мужества сказать людям правду: в Коране про пять намазов ничего не сказано и, стало быть, если кто утверждает обратное, тот лжет.
То, что Коран не предписывает верующим исполнять пять намазов, создает в казавшемся незыблемом монументе позднего исламского богословия фундаментальную трещину, которую всегда хотелось как-то замазать, скрыть. Другими словами, мусульманским богословам, в значительной степени построившим свою концепцию спасения на пяти намазах, во что бы то ни стало нужно было доказать, что это не их собственные придумки, а воля Самого Бога. Так и рождается сюжет о том, что пятикратный намаз был предписан во время Мираджа, вознесения Пророка на небеса.
Согласно нему, в этом путешествии он встречался и беседовал с прежними пророками, лицезрел рай и ад, среди обитателей последнего, кстати, было большинство женщин (это, несомненно, вмонтировали богословы-женоненавистники) и, наконец, достиг Вершинного лотоса, у корней которого берут начало четыре реки: две устремляются в рай, а две рождают Нил и Ефрат. И вот, достигнув конечной точки своего путешествия, Пророк остается наедине с Богом. Он получает от Него две конкретные вещи: откровение, вошедшее в Коран как два последних стиха суры «аль-Бакара», и предписание исполнять пятьдесят молитв в день.
На обратном пути он встречает пророка Моисея. «Сколько молитв тебе положили?» – осведомился он. «Пятьдесят ежедневно», – ответил Пророк. «Но ведь это тяжко, а народ твой слаб. Возвращайся к Господу, попроси убавить их число», – настоял Моисей. Пророк так и сделал, и Бог сократил число молитв на десять (в некоторых версиях на пять). И опять предстал он перед Моисеем, и тот вновь уговорил его ходатайствовать об уменьшении количества молитв. Так несколько раз Пророк обращался к Господу, пока число предписанных намазов не достигло пяти. Моисей снова посоветовал хлопотать о сокращении числа молитв, но Пророк на этот раз отказался.
В повествовании легко заметить одну нестыковку: во время Мираджа Пророк получает от Бога отдельно два аята и отдельно предписание о пяти намазах. Возникает закономерный вопрос: если пять намазов так важны и если ради них Бог позвал Пророка к Себе на небо, то почему данное предписание не было оформлено в самих аятах? У мусульманских богословов средневековья нет ответа на этот вопрос. Этим они, по сути, признают, что их подача истории Мираджа шита белыми нитками.
В том же смысловом ряду стоит и стремление преподнести Мирадж как продолжение Исры, хотя, как мы видели выше, многие богословы эти два события разводили между собой. Почему? До потому что об Исре (хоть и благодаря интерпретациям богословов) говорится в Коране, а о Мирадже – нет. Поэтому, чтобы придать Мираджу основательность, а следовательно, и истории с предписанием пяти намазов, необходимо было присоединить его к Исре. Как сыронизировал один из современных мусульманских богословов Турции: «Ввиду отсутствия твердых доказательств об обязательности пяти намазов Пророка пришлось отправить за ними на небеса».
ВМЕСТЕ С ТЕМ ПЯТИКРАТНАЯ МОЛИТВА – НЕОТЪЕМЛЕМАЯ ЧАСТЬ ИСЛАМСКОЙ ТРАДИЦИИ
Безусловно, жизнь верующего немыслима без молитвы. Это даже не обсуждается. Вопрос в другом: для чего суннитским богословам понадобилось закрепить мысль, что она носит обязательный характер не в моральном, а именно в юридическом смысле? Все очень просто: это часть общесредневекового пазла. Так, согласно учению поздних ханафитов, шафиитов и других суннитских правовых толков, если человек отрицает обязательность того или иного положения, которому те придали статус обязательного (фарз), то такового следует считать вероотступником и казнить. Другими словами, без признания намаза фарзом, с вытекающей из этого возможностью уголовного преследования за несогласие, клерикалы теряют кнут, с помощь которого в страхе можно держать народные массы.
Возможно, кому-то кажется, что ваш покорный слуга описывает какие-то уже отжившие концепции прошлого, не характерные для современных российских мусульман. Отнюдь. Все эти убеждения живут и сейчас. Например, в конце прошлого года в Махачкале с одобрения экспертного совета ДУМ РД была издана книга Ахмада хаджи Исаева «Наставление простого народа пониманию религии Создателя». Подчеркну: автором данной книги является отечественный богослов, при этом она сама была рекомендована для широкого круга читателей. Так вот, в ней сначала провозглашается, что человека, пропустившего хотя бы один намаз, нужно убивать (стр. 29), а затем говорится о незавидной судьбе того, кто вздумает отрицать обязательность пятикратного намаза: «Если разумный, совершеннолетний человек откажется признать фарзом (обязательным) хоть один из пяти намазов, то он этим самым попадет в неверие (куфр) и выходит из ислама. Такого человека называют муртадом (вероотступником). К такому человеку применяют то же самое решение – его казнят» (стр. 30).
Последнее положение полностью разделяется ханафитским мазхабом. Правда, преподаватель Болгарской исламской академии, шейх ас-Саади, когда на Болгарских чтениях возникла дискуссия по данной книге, заметил, что вероотступника не обязательно убивать: правитель его может наказать как-то иначе, по своему усмотрению. Другими словами, в Болгарской академии будущих лидеров ислама, по сути, учат тому, что государство имеет право преследовать своих граждан за религиозные убеждения, а преследование – это не обязательно казнь. Все же хоть какие-то проблески гуманизма. Хотя на Ближнем Востоке до сих пор не могут оправиться от таких вот «проблесков», во многом благодаря реализации которых, собственно, сам ас-Саади и оказался в нашей стране.
Коротко говоря, сюжет с пятью намазами, якобы предписанными во время Мираджа, – лишь надводная часть айсберга весьма радикальных идей, которые тайно, а теперь уже и открыто, проповедуют иерархи ислама в России. Вместе с тем пятикратная молитва – неотъемлемая часть исламской традиции, которую, на мой взгляд, крайне важно сохранить для будущих поколений. И если при этом мы будем вставать на молитвенный коврик не под страхом казни и обвинения в неверии, а движимые исключительно любовью к Богу, то такая молитва намного больше будет соответствовать духу и сути истинного ислама, а в современных условиях подобный подход несравнимо больше людей приведет к Богу, чем средневековые методы распространения ислама.
ПРОРОК В ТОМ ПУТЕШЕСТВИИ БЫЛ ПРЕДСТАВИТЕЛЕМ ВСЕГО ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РОДА
Как бы там ни было, Мирадж остается прекрасным и глубокомысленным сюжетом исламской религиозной культуры. При этом представители одного из двух богословских подходов к его интерпретации, восходящего к нашей матери Айше, настаивали, что в небошествии Пророка не было никакой мистики, то было лишь видение во сне, на которое, как полагают некоторые экзегеты, указывает аят Корана: «То видение, что Мы явили тебе, Мы устроили лишь людям в испытание» (17:60). И самое главное: Бог призвал к Себе Своего избранника вовсе не для того, чтобы потом средневековые богословы могли душить мусульман страхом казни за отрицание обязательности пятикратной молитвы, а совершенно для другого. На мой взгляд, один из главных посылов Мираджа заключается в идее нескончаемого совершенства человека, о которой, к сожалению, люди порой даже боятся помыслить.
Когда Пророк, сопровождаемый архангелом Гавриилом, прошел все семь небесных сводов и достиг Вершинного лотоса, спутник Пророка, гласит предание, воскликнул: «Ты – званый гость. Я же, если пойду дальше, – погибну!». И затем Мухаммад двинулся один. Он достиг таких отдаленных мест, где не ступала нога ни одного из сотворенных, откуда слышался лишь скрип тростей (аклям), неустанно пишущих в Святохранимой скрижали судьбу тварного мира, где остался только он и его Создатель. Никто не знает, что было во время этой встречи, но все понимают, что в тот момент свершилось величайшее чудо – Пророк достиг высочайшей близости к Всевышнему, близости, оказавшейся недоступной даже ангелу, который прежде связывал его с Господом, принося от Него Откровение.
Точно так же, как Адам выступает порой символом просто человека, так и Пророк в том путешествии был представителем всего человеческого рода. И потому, проторив дорогу на Небо, Пророк на самом деле показал, что путь, ведущий к Богу, доступен каждому, ибо каждый может достичь совершенства. «Не проводите различия, – приводит его слова Джалаладдин Руми, – между моим восхождением и нисхождением Ионы во чрево рыбы. Близость к Богу превыше рангов и описаний». Другими словами, небошествие – всего лишь метафора, а в действительности «нет верха, низа, быстро, далеко иль поздно. Эти термины пригодны лишь для сущего и времени». «Молитва – мирадж для верующего», – указывал сам Пророк на всеобщую дорогу в Небо.
О совершенстве человека говорится и в самом Коране: «Мы создали человека наилучшим сложением» (95:4). И совершенство это скрыто не только в хитроумном устройстве человеческого организма, но прежде всего в мире его сердца, ибо «тело Пророка не уходило, Бог перенес его душу» (Ибн-Хишам). Но и совершенство души явлено не в изначальной данности, а в безграничной потенции, в неисчерпаемой возможности вечного пути. Когда Всевышний спустился к Пророку вплотную, на расстояние до двух длин лука или ближе, Пророк все же не увидел Его, ибо их разделяло ослепительное покрывало, сквозь которое никому не дано узреть Бога, ибо никому не дано познать вечность. Каждый достигнутый этап на этом Пути лишь открывает новые горизонты: за первым Небом следует второе, за вторым – третье… Но достигнув седьмого Неба, человек понимает, что подошел лишь к двери, покрывалу, за которым скрыто начало бесконечной Вечности. Новое начало вечного Пути. Каждый раз, обретая совершенство, путник бесконечно далек от него. Неслучайно, по мнению ряда богословов, Пророк снова и снова совершал свой мирадж. Одни считают, что дважды (ас-Сухайли, ан-Навави), другие – что трижды. Порой указывают на тридцать или на тридцать четыре путешествия (Ибн-Касир, аль-Касталлани), а иногда и на все сто двадцать (аль-Маджлиси). Пророк возвращался к Богу и во сне, и наяву, в Мекке и в Медине. Пророк искал бесконечного, как само Небо, совершенства.
Однако важно помнить, что реализовать свою бесконечную потенцию, обрести недостижимое в полноте совершенство человек может как в добре, так и зле, то есть он может стать как величайшим гением, так и величайшим злодеем. Увы, путь Пророка – не единственный путь. Фараон опустился до неслыханного прежде греха самообожествления, сказав своим подданным «Я – ваш высочайший Господь» (79:24), а в кровавом месиве бессмысленно жестокой бойни, развязанной тоталитарными тиранами XX столетия Гитлером и Муссолини, было уничтожено и изуродовано столько людских судеб, что это стало максимально низшей точкой в пропасти многовековой истории человеческих войн, позорный венец которого олицетворяли Хиросима и Нагасаки. На фоне этих монстров Сатана (останемся в традиционной парадигме и будем его считать чем-то отдельным от человека) – маленький малыш, который учится играть в песочнице своих невинных шалостей. По крайней мере, он никогда не мнил себя Богом и всегда действовал убеждением, а не насилием. Сатана, как и архангел Гавриил, не может достичь совершенства, раскрываемого человеком.
Концовку аята, где говорится, что Всевышний «перенес Своего раба <…>, дабы показать ему Наши знамения» из-за особенностей грамматики арабского языка порой понимают иначе: «дабы показать его Нашим знамением». Другими словами, тот, кто достиг Вершинного Лотоса, достиг совершенства в добре, и есть знамение Бога, Его величайшее чудо.
Рустам БАТРОВ.
«БИЗНЕС Online».
Просмотров: 809