Кто превратил ордынское господство в «иго»?

bophotos_60849_2Колонка историка о влиянии монголо-татарского вторжения на отставание Руси в экономической, культурной и социальной сферах

«Реальное время» продолжает публиковать авторские колонки экспертов Центра исследований Золотой Орды и татарских ханств Института истории им. Ш. Марджани. В этой статье, подготовленной кандидатом исторических наук Тэймуром Галимовым, пойдет речь о степени справедливости обвинений ордынского господства в многовековом отставании Руси в экономической, культурной и социальной сферах.

«Русь после нашествия описывается как государство, отброшенное назад на долгие века»

Безусловно, монголо-татарское вторжение оставило глубокий след в истории нашего отечества и других стран. В орбиту монгольской империи были втянуты обширные территории Азии и Европы. В современном, обыденном представлении, сформировавшемся под влиянием советской историографии, Русь после нашествия описывается как государство, отброшенное назад на долгие века в экономической, культурной и социальной сфере. В качестве наиболее убедительной причины подобного отставания, как правило, рассматривается факт, принятого Русью обязательства платить дань золотоордынскому хану. При определенной справедливости подобного суждения признать его полную правоту было бы преждевременным и поспешным шагом.

Данная позиция, о безоговорочной негативной роли дани в усилении тяжести ордынского господства, доминирующая в дореволюционной и советской историографии, с течением времени обрастала все более категоричными суждениями, уже, казалось бы, не требующими доказательств. Администрацию Орды обвиняли во всех тяжких грехах и бедствиях, происходивших в сфере экономической, технологической, социальной жизни Руси, обреченной на культурное отставание от ее западноевропейских соседей.

В качестве одного из весомых доказательств экономической тяжести и материальных невзгод, выпавших на долю русского народа, обычно приводится тот факт, что каменное строительство на Руси возобновляется только в XIV в. Необходимо признать, что это существенный аргумент. Однако рассматривать его в качестве безусловного обоснования возникшей ситуации тоже едва ли справедливо, поскольку при этом не принимается во внимание то, что и в домонгольской Руси каменное строительство не имело «массового» характера. Оно затрагивало лишь княжеское хозяйство, некоторые ктиторские монастыри и храмы (являвшиеся родовой или корпоративной собственностью донаторов).

Русь, а после нее и Россия, вплоть до конца XIX в. была преимущественно деревянной. К тому же отказ от каменного строительства едва ли верно сводить к отсутствию необходимых материальных средств. Этому помимо несомненных разорений можно найти и другие объяснения, например, желание представителей княжеского рода и боярства скрыть от баскаков свои реальные доходы. Нечто подобное отмечалось иностранцами в отношении периода правления Бориса Годунова, когда знать и состоятельные горожане Москвы демонстрировали напоказ свою бедность, чтобы избежать дополнительных поборов. К тому же широкому каменному строительству могли препятствовать и непрекращающиеся конфликты в пределах Византийского мира, а также в Южной и Юго-Восточной Европе. Именно прежде отсюда Русь принимала мастеров, занимавшихся строительством.

Более того, прежде чем коснуться вопросов тяжести материального гнета со стороны Орды, необходимо внести некоторое уточнение.

Во-первых, в начале XIII в. культурное, экономическое развитие Древней Руси уже существенно отставало от уровня Европы. Например, к концу XII в. в Западной и Северной Европе уже существовала развитая и сложная система права: королевского, городского, берегового, торгового, морского и церковного. Главным достижением правовой мысли Руси оставались заимствованные в Европе и Византии церковные пенитенциалы, а также княжеские уставы, содержание которых ограничивалось вопросами регламентации льгот или суда. Причем объем этих правовых памятников никак не сопоставим с объемом различных норм и актов, регламентировавших жизнь правителей, правящих элит, церкви и простого народа в Европе. Заметим, что древнерусское письменное право вплоть до реформ Петра Великого никак не регламентировало деятельность высшей власти: великокняжеских столов и царской власти.

Во-вторых, необходимо признать, что не наблюдается активного каменного строительства и накануне монгольского нашествия. Более того, всплеск церковного строительства и основания монастырей, какого еще не знала домонгольская Русь, произошедшего в XIV в., не мог возникнуть на голом месте и являлся, скорее всего, результатом сделанных прежде значительных материальных накоплений и произошедших перемен. Конечно, причину интенсивности церковного строительства в XIV в. можно было бы найти в наличии у древнерусской церкви серьезных финансовых и налоговых льгот в период монгольского господства на Руси. Но ведь и прежде церковь никакого налогового или податного бремени не несла, но такого невероятного строительного бума за ней не отмечалось.

«Монгольское присутствие, по крайней мере, по отношению к церкви, привело не к усилению тягот населения, а к изменению экономической модели»

Однако вернемся в первые десятилетия монгольского господства, в середину и конец XIII в. Действительно в этот период монгольское вторжение принесло большой урон. Но, было бы большим преувеличением говорить о полной материальной истощенности русских земель. Например, средневековый путешественник Плано Карпини, в своих записках о путешествии в Монгольскую Империю, описывая свое возвращение в Киев, неприменул упомянуть о роскошном приеме, устроенном в его честь. Кульминацией торжественной встречи стал пир, продолжавшийся несколько дней. Естественно, что это обильное застолье устраивалось не на последние деньги князей и епископата, пришедших чествовать папского посланника. Между тем, часть князей и архиереев в первые годы монгольского господства действительно оказались в сложной ситуации. Однако большинство из них перенесли трудности, обусловленные монгольским вторжением, оказавшись вдали от поля боя. Поэтому стало бы большим преувеличением излишне драматизировать ситуацию применительно к представителям древнерусских церковно-политических элит.

На наличие значительных материальных ресурсов у древнерусской церкви даже в период монгольского господства указывают решения и обстоятельства постановления церковного собора 1274 года, прошедшего во Владимире. Главное обвинение и упреки в адрес церковных иерархов были сосредоточены на симонии и чрезмерных поборах в пользу епископских кафедр. То есть это означает, что епископы не только не бедствовали, но и оказались в выгодном материальном положении, будучи не подконтрольными или плохо подконтрольными княжеской власти. Принимая это во внимание, можно заключить, что колоссальные средства, аккумулировавшиеся у обладателей епископских кафедр, принимались от духовенства, которое также не бедствовало.

То есть в условиях «нестерпимого монгольского гнета» храмы могли обладать немалыми средствами. Об объеме этих подношений могут говорить нормы, закрепленные в решениях собора 1274 года: например, 70 гривен за поставление священника. О реальном размере этого установленного церковного сбора можно судить, благодаря не менее интересной берестяной грамоте №В2-№718:

Получается, что стоимость поставления священника была сопоставима с четырехлетней задолженностью городка Бежец перед Новгородом.

Создается впечатление, что прекращение строительства храмов было вызвано не отсутствием средств на подобные проекты, а чем-то иным. Возможно, для самой церкви в этом, в полной мере, еще не было необходимости. Прежде строительство церквей, большая часть которых являлась ктиторскими, (то есть являлась собственностью их строителей или вкладчиков) было вызвано политическими и социальными амбициями, которые в церковной литературе отождествлялись с актами личного благочестия. После монгольского нашествия, когда ктиторское (княжеское) влияние ослабло и бывшие церковные иерархии получили доступ к ресурсам храмов и стали собственниками этих строений, вероятнее всего, прекращение активного строительства объяснялось экономической стороной дела. Затратное каменное строительство не несло экономических выгод. Ранее, в условиях княжеской помощи, способствовавшей развитию полноценной христианской жизни, храм содержался десятинами и вкладами мирян. В сложившихся же условиях второй половины XIII в., скорее всего, пришло осознание необходимости своеобразной экономической оптимизации. С другой стороны, церковь полноценным миссионерством еще не занималась. Следовательно, в условиях слабо развитой церковной жизни за пределами городов и немногочисленностью христианской паствы строительство новых церквей было делом попросту невыгодным и ненужным.

Таким образом, в жизни церкви просматривается иное, чем это писалось в историографии XIX—XX вв. В первые десятилетия монгольского господства личные доходы церковной иерархии и доходы кафедр возрастают. А отсутствие активного каменного строительства — это результат разумной экономической политики церкви в условиях слабой христианизации населения Руси. Монгольское присутствие, по крайней мере, по отношению к церкви, привело не к усилению тягот населения, а к изменению существующей экономической модели.

«Историки предпочитали списывать рост налогового гнета не на князей, а на монголов»

Еще одним из аргументов влияния дани на экономическое отставание Древней Руси называют размер дани, считающийся непомерно высоким.

Широко известен примерный размер ордынского выхода, составлявший десятую часть доходов. В условиях натурального хозяйства это, конечно, большой процент. Однако возникает ряд вопросов, ответы на которые могут существенно помочь определить, почему ордынский выход для Руси становится тяжелым бременем. Во-первых, стоит все же разобраться, кому именно принадлежало право сбора дани. Во-вторых, особый интерес составляет определение реального размера собираемой суммы и периодичность ее уплаты.

Если сначала сбором дани занимались баскаки-откупщики, то уже в первой четверти XIV в. сбор дани постепенно переходит к князьям. Регулярно проблемы возникают и по поводу выплат дани. Примечательно, что оспаривая друг у друга право на сбор дани славные древнерусские князья жалуются друг на друга хану, обвиняя своих конкурентов в завышенном сборе выхода и утаивании возникающих излишков. Именно эти действия приводили к увеличению налогового бремени, ложившегося на жителей Руси. Тем не менее, историки предпочитали списывать рост налогового гнета не на князей, а на монголов.

Еще одним примечательным обстоятельством является реальный размер суммы ордынского выхода по состоянию на вторую половину XIV века. Точная цифра выхода, указанная в договоре 1389 г. между князьями Дмитрием Ивановичем Донским и Владимиром Андреевичем Серпуховским (Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей XIV—XVI вв. Ч.1 / подг. к печ. Л.В. Черепнин, отв. ред. С.В. Бахрушин, М., 1951. № 11. С. 31), составляла 5 000 рублей. Загадку по определению реальной стоимости этого сбора может помочь разрешить стоимость одной ковриги хлеба XIV в. определяемая в 1 деньгу, что, по сути, является 0,005 рубля (Аристов Н.Я. Промышленность Древней Руси. М.: Книжный дом «Либроком», 2011. С. 279—308). С учетом податной единицы в 0,025 рублей, определенной крупным российским историком-медиевистом А.А. Горским (Горский А.А. «Бещисленные рати и великие труды…» Проблемы русской истории X—XV вв. СПб., 2018. С. 130), получается, что на 1 податную единицу (двор) приходилась сумма примерно равная 5 ковригам хлеба (5 небольших караваев), уплачиваемая в год. Даже принимая во внимание некоторую приблизительность цен и несовершенство проведенных расчетов, требующих более основательное и отдельное специальное исследование, примерно исчисленная реальная стоимость податного сбора позволяет говорить о том, что выплата ордынского выхода, хотя бы по отношению к XIV в., не может представляться как нечто совершенно непосильное.

В конечном итоге, можно заключить, что именно благодаря историографии экономическое, культурное и социально-политическое отставание древнерусских княжеств было списано на систему существовавшего на Руси ордынского господства. В XIX в. описанную ситуацию историки назвали «игом», т.е. совершенно непосильным бременем. Однако истинной сдерживающей силой развития Руси необходимо считать самих древнерусских князей, которые в своей борьбе за старейшинство перед лицом ордынских ханов, увеличивали размер ордынского выхода, дабы получить к себе с их стороны большее расположение и благосклонность. Примечательно, что даже в конце XIV — начале XV вв., в условиях ослабления власти Сарая, князья с завидным упорством продолжали собирать эту дань, даже тогда, когда могли ее уже не выплачивать, как это хорошо видно в действиях Дмитрия Ивановича Донского и его преемников на московском престоле.

Тэймур ​ГАЛИМОВ.

realnoevremya.ru

Просмотров: 1169

2 комментариев

  1. Ладно. Допустим, «иго» было. Каждый исторический факт исследуется с определённой целью. Для того, чтобы потомки, зная об ошибках своих предков, не повторяли их впредь. Сегодня яростно доказывая губительное действие «ига» на развитие Руси, делаются ли какие — либо выводы и разрабатываются ли алгоритмы дальнейшего существования страны? Кто сегодня управляет страной? Суверенна ли страна? Не платит ли она дань чужеземцам? Показательно «иго», настигшее туземцев американского континента в 16 веке. Как они платили дань? Их просто грабили и убивали. Коренного населения, практически, не осталось как нации. Где благо и где зло? О чём надо спорить?

  2. Я всегда интересовался у русских- в ваших княжествах правили татары или ваши князи? Ответить не могут. Это один из вопросов. Какое нах иго?