Шеф мечети Аль-Марджани, открывший первый в России шатер Рамадана и первое в Казани халяль-кафе, уверен, что имам не может быть бедным
Каждый вечер в священный для мусульман месяц Рамадан верующие спешат на разговение и молитву. Ифтары проводят во многих мечетях столицы РТ, но одно из главных мест — это, безусловно, Аль-Марджани, имам-хатыбом которой долгие годы является Мансур Джалялетдин. «БИЗНЕС Online» поговорил с одним из самых авторитетных казанских имамов об ифтарах 20-летней давности, личных разговорах с VIP’ами, внедрении системы вакф, богобоязненных татарах и первом джипе хазрата.
«НАМ ЗВОНИЛИ ПО ТЕЛЕФОНУ И РУГАЛИ, МОЛ, СОЛНЦЕ УЖЕ ЗАШЛО, А ВЫ ВСЕ НЕ ЗАЖИГАЕТЕ ЛАМПОЧКИ!»
— Мансур хазрат, священный месяц Рамадан перевалил за свой экватор. Есть ли какие-то отличия того, как проходит время мусульманского поста в 2019 году в сравнении с предыдущими?
— Наверное, каждая ураза идет по-своему. В 2019-м, на это обращают внимание и другие имамы, в мечети приходят все больше и больше людей. Из года в год их число увеличивается. Кроме того, по моим наблюдениям, все больше тех, кто держит мусульманский пост. Перед тем как прийти к вам на интервью, я разговаривал с одним человеком, большим начальником. Так вот, он говорит, что в прошлые годы мог продержаться только несколько дней, а в 2019-м, не прерывая, держит уразу, и, оказывается, тут нет ничего сложного.
Если взять нашу мечеть Аль-Марджани, то это место, которое ни на день не закрывалось. Я туда пришел первый раз после армии в 1982-м, два года спустя поступил на работу. Разговения и тогда проходили, но все было несколько иначе. Мечеть единственная на весь город, тогда Рамадан ждали как праздника, люди были, по-моему, немного другие, во всяком случае, отношения между собой — точно. Те, кто не постился, с трепетом относились к постящимся, хотя и сейчас к тем, кто соблюдает уразу, отношение особое.
— И как проходили ифтары в Аль-Марджани в 1980-е – начале 1990-х?
— Тогда люди на ифтар приносили еду сами: кто-то пирог испечет, кто-то хлеб из магазина принесет, кто-то — сахар, чай и так далее. Приносили очень много изюма и работники мечети из бумажек, как правило, листов старых отрывных календарей, делали маленькие кулечки, чтобы заполнить их изюмом. Фиников тогда не было, поэтому изюм в кулечках являлся главным продуктом для разговения. Люди читали закатный намаз, после чего оставались на ночной, чтобы совершить таравих. Город наш большой, а мечеть была единственной, поэтому если ты дома разговлялся, то попросту не успевал доехать на таравих из Борисково, Жилплощадки, Сухой реки или пригородов.
На минарете мы ставили гирлянды из ламп и, когда муэдзин поднимался, чтобы сказать азан на закатную молитву-ахшам, включали лампочки. Так все знали время разговения. За минаретом наблюдали бабушки, сидящие дома, которые, увидев огоньки, знали, что время ифтара наступило. Даже были курьезные случаи, когда нам звонили по телефону и ругали, мол, солнце уже зашло, а вы все не зажигаете лампочки!
Тогда существовала такая особенность, что автобусы развозили людей после намаза по домам, понятно, что транспортная система в Казани еще не была так развита, как сейчас. Я сам занимался выбиванием транспорта, писал письма в исполком. Все те, кто приходил в мечеть, друг друга знали на лица, одинокие люди предупреждали: «Если я не приду в следующий раз, то позвоните мне, может, что-то случилось». Тогда было трепетное отношение к уразе и друг другу…
— Насколько важным вы считаете проведение такого мероприятия, как ежегодный массовый республиканский ифтар?
— Как и сабантуи во Франции, Финляндии, Канаде с каждым годом становятся все более популярными, так и республиканский ифтар. Раньше про Сабантуй никто не слышал, а сейчас не то что в России, во всем мире знают. Авыз ачу на 15 тысяч человек выполняет функцию объединения людей. Я думаю, что он, как и Сабантуй, скоро станет узнаваемым, а пример Казани и Татарстана будут перенимать и другие регионы.
Что касается ифтаров как таковых, то в нашей мечети их сначала проводили в подвале, потом в 90-е годы мы из него вышли, решили организовывать на первом этаже, в 2001-м поставили первый в России шатер Рамадана, причем было еще холодно, брали обогреватели… Тогда мне говорили: «Хазрат, зачем тебе это нужно?» Но я верил, что со временем все будет распространяться, даже в своих проповедях говорил: «Придет время — и наш пример станут везде перенимать». Однако и сейчас в Аль-Марджани есть свои изюминки, например, на входе стоит ящик, куда можно отправлять вопросы, на которые после разговения мы даем ответы. Ведь не все решаются спрашивать на людях про тонкости уразы…
— Что, например, хотят узнать?
— Существует ряд вопросов, которые и мужчины, и женщины стесняются задать лично, но так у них есть возможность узнать то, что хотели. Отвечаем на русском языке, потому что к нам приходят люди разных национальностей, надо, чтобы все понимали, а вот пятничные проповеди идут строго по-татарски. Мы читаем Коран, возносим мольбы Всевышнему, чтобы он простил наши грехи, принял наши деяния. После ифтара снова возвращаемся к Корану — один джуз в день, то есть 1/13 Священной книги, которую к окончанию Рамадана должны полностью прочесть.
«ИФТАР ОБЪЕДИНЯЕТ, И, КАКОЕ БЫ МЕСТО ЧЕЛОВЕК НИ ЗАНИМАЛ В ОБЩЕСТВЕ, ОН НАЧИНАЕТ ПОНИМАТЬ, ЧТО У ВСЕХ КОНЕЦ ОДИН»
— Но все же кажется, что сегодня Рамадан и ураза перестали восприниматься так трепетно, став обычной частью нашей повседневной жизни.
— Скорее всего, да, хотя раньше, как нам рассказывали дедушки и бабушки, например, до революции, если в деревне один человек не держал уразу, то все на него тыкали пальцами, дескать, вот он не постится. В 80-е годы уже наоборот: тыкали на тех, кто держал уразу. Сейчас же много людей выполняют предписание Аллаха, даже те, кто занят тяжелым физическим трудом…
— Однако, хоть людей в мечетях все больше, некоторые имамы жалуются, что в этом году меньше желающих проводить ифтары, потратившись на приличные суммы. Дело в непростой экономической ситуации в стране?
— Во-первых, цены возросли. Например, еще недавно мы в шатре мечети Марджани готовили ифтары на 400 человек и обходилось все в 30 тысяч рублей, а сейчас у нас столы на 250 человек, но стоит это 45 тысяч рублей. Хотя небогатый стол. Во-вторых, у среднего класса действительно уменьшились доходы, а ведь в основном они и проводят авыз ачу. Супербогатые, кстати, особо и не стремятся провести разговение.
Кроме того, в этом году Рамадан начался в майские праздники, люди были в отпусках, за городом, в деревнях. Звонишь кому-нибудь, а тебе говорят: «Я не в Казани, давай после праздников встретимся». А сейчас в последнюю декаду священного месяца опять выстроилась очередь из желающих провести обряд.
— Как вы относитесь к той показной религиозности, которую сейчас часто демонстрируют большие начальники или просто известные и состоятельные люди?
— Однозначно сказать об этом невозможно. Каждый человек для себя сам решает, мы не можем предполагать, искренне он делает или нет. И это не зависит от того, насколько человек богат. Каждый сам за себя отвечает, и к вере люди по-разному приходят.
— Вам приходилось расспрашивать сильных мира сего о том, как в их жизни появлялась религия?
— Таких бесед было очень много, они говорят: «Хазрат, все-таки Аллах есть, я убедился в этом». В том числе тот человек, из-за которого я припозднился к вам на интервью, об этом говорил. Его поразило, что на ифтаре вместе сидят люди из разных слоев общества: министры, депутаты и обычные горожане. Ифтар объединяет, и, какое бы место человек ни занимал в обществе, он начинает понимать, что у всех конец один. Вот этот большой начальник сейчас и стал совершать намаз, держать уразу.
А кого-то, может, жена подтолкнула, раньше пришедшая к исламу. Начинается с малого. Муж приходит с работы, а супруга говорит: «Перед тем как есть, скажи „бисмилля“ („с именем Аллаха“)». Потом просит помолиться за пищу и так далее. Это большое дело, ведь если мужчина — голова, то женщина — шея. Даже в советские времена в мечетях женщин было больше…
— Но, кажется, это больше свойственно именно татаркам, мусульманки других национальностей обычно в мечеть не ходят…
— Да, именно татарки. Но даже у православных это наблюдается, зайдите сейчас в церковь, там большинство — это бабушки, в любом случае женщин больше, чем мужчин.
— Есть у вас этому объяснение?
— Женщины терпеливее и более ревностно относятся ко всему. Даже на работе, если поручить что-то женщине, то она выполнит с большим трепетом, а мужчина может отложить, сходить перекурить и так далее. Вот еще вам пример. Около нашей мечети проходил трамвай, так после пятничного намаза люди ехали и разговаривали между собой. Когда у мужчин спрашивали, что говорил в проповеди мулла, те в ответ могут назвать лишь тему или вообще ничего не помнят, а женщина запоминает, да еще и со всеми нюансами. Если мужчина скажет, что ураза — это запрет на еду, питье и половую близость, то женщина непременно добавит: на сквернословие, сплетни и так далее.
«СЕЙЧАС И У НАС МНОГО ПРЕДПРИНИМАТЕЛЕЙ-МУСУЛЬМАН, КОТОРЫЕ ЗАРАБАТЫВАЮТ ДЕНЬГИ РАЗРЕШЕННЫМ СПОСОБОМ»
— Проведение таких ифтаров в мечети Аль-Марджани возможно и потому, что у вас есть соответствующие финансовые возможности. Вы сами зарабатываете деньги, причем именно ваша мечеть стала первой площадкой в стране, где была внедрена система вакфа. И вам иногда это предъявляют как претензию, дескать, Мансур Джалялетдин — имам-бизнесмен…
— Я учился в Бухаре — совершенно другой город, потом уехал в Турцию. Муфтий Талгат Таджуддин в 1990 году меня туда отправил, это была такая радость. В Стамбуле, где мы обучались, финансировал нас вакф, я тогда даже не представлял, как такая система работает. На углу возле учебного заведения стоял магазин, где продавалась колбаса, — все халяльное. Для нас такое было дико: как это — колбаса и халяль? В городе существовало множество медресе, все они финансировались вакфом, там даже есть министерство вакуфов.
Да и не только в Турции, везде вакф есть, в том числе и в Европе. Учась чтению Корана, в свободное время я стал изучать и другой вопрос: есть вакфы семейные, государственные, районные… Налогом не облагаются, прибыль идет на осуществление религиозной деятельности. У нас в стране, согласно Конституции, религия отделена от государства, мы сами должны находить деньги, сами себя содержать. Так вот вакфы и занимаются содержанием. Это бизнес, хотя для нас часто все еще ругательное слово. Но наш пророк вполне одобрял бизнес, основатель ханафитского мазхаба Абу Ханифа, которого мы придерживаемся, зарабатывал деньги, обучал студентов, содержал мечети.
Сейчас и у нас много предпринимателей-мусульман, которые зарабатывают деньги разрешенным способом, возьмем, например, КФХ «Рамаевское». Много предприятий, которыми руководят богобоязненные люди, они все тщательно перепроверяют, даже сырье с нехаляльным компонентом не используют. И раньше были такие меценаты, содержали учебные заведения, открывали медресе. Организовать его несложно, но как содержать, где брать деньги? Ходить просить? Когда просишь у кого-нибудь, то это никому не нравится, да и авторитет имама падает. Так вот, я в Турции очень внимательно изучил вопрос вакфа, там много способов зарабатывания денег. Сравнивал, думал, что у нас можно применить из их опыта.
— Можете на этот счет какие-то интересные примеры привести?
— На территории Турции очень много мечетей, они, естественно, с минаретами. С началом развития сотовой связи на них решили устанавливать усилители, сотовый оператор платит за аренду. Всем хорошо от этого. Почему бы у нас не сделать подобное? В Татарстане 1,5 тысячи мечетей — значит, вся республика может быть окутана сетью вышек. Если в Турции собираются возводить мечеть, предприниматели объединяются, создают вакф и после этого приступают к строительству ее или медресе.
— Почему у нас не используют весь потенциал вакфа?
— Не знаю, нет должного взаимодействия. Потом имама, который предлагает нечто подобное, начинают обвинять в чем-то: «Ух ты, бизнес устроил, не мулла». А что в этом плохого? У мечети Марджани до революции было очень много доходных домов. Меценат Ибрагим Юнусов, Галеевы, Бурнаевы, Азимовы содержали мечети, имам получал зарплату. Юнусов так привел Шигабутдина Марджани, сказал: «Вот мечеть — здесь ты начнешь обучать нас, вот медресе — станешь обучать наших детей, а в этом здании будешь жить сам». Ибрагим бай содержал все это, потом потихоньку Шигабутдин хазрат и сам научился зарабатывать деньги, открыл доходные дома, они находились на нынешней улице Тукая. В медресе учеба платная, там учились дети богатых родителей, а рядом в здании обучение для детей из малообеспеченных семей было бесплатным, все это содержалось вакфом.
«В КОМПЛЕКСЕ ПРИ МЕЧЕТИ МАРДЖАНИ ТРУДЯТСЯ И ПОЛУЧАЮТ ЗАРПЛАТУ 126 ЧЕЛОВЕК»
— Поэтому когда вы решили это внедрять в Казани, то поначалу на вас, наверное, смотрели круглыми глазами?
— Пионерам, наверное, всегда тяжело приходится. В 1998 году я открыл первый халяльный магазин, до этого — халяль-кафе. Была такая потребность: мусульмане, приезжающие в Казань, не могли где-то поесть и обращались в духовенство с просьбой о появлении халяль-пищи. И вот спрос родил предложение. У нас напротив мечети была домовая кухня, там кыстыбый, творожный пирог или что-то такое могли поесть. Я в этом здании открыл первое халяль-кафе «Узбечка».
Там продавалось мясо, и я сказал районным имамам, чтобы они привозили свою говядину, конину, баранину. Это и есть вакф: имам в деревне, зарплаты нет. Что ему делать? Но у него есть скотина. Режь ее, привози к нам, мы продаем, ты получаешь деньги. Мулла, кроме садаки (сущих грошей), начал зарабатывать реальные деньги.
В 90-е годы стало очень много мечетей открываться, чуть ли не каждый день, а кадров не было. Мы отремонтировали одно здание, открыли там медресе, назвали Казанским исламским колледжем, набрали студентов, начали обучать. Опять-таки встал вопрос финансирования: где взять деньги, ходить просить? Не все дают. А у нас есть халяль-магазин, ООО «Халяль ризык», которое занималось мясом, колбасами, имелось кафе «Казан мусульман ашлары», открыли и магазин по продаже религиозной атрибутики, шамаилей. И тогда распределили обязанности: за питание студентов отвечает «Казан мусульман ашлары», за зарплату преподавателей — «Халяль ризык», а магазин религиозной атрибутики — за коммунальные услуги. Я заходил в медресе, проверял пищу, сыты ли студенты, тепло ли, довольны ли шакирды… Будучи директором Казанского исламского колледжа, уже не искал денег, все было поставлено.
Со временем мы закупили пчел, у нас есть пасека на 150 ульев, этот мед мы дарим, продаем, студенты кушают, чак-чак делаем. Теперь если нам нужно, например, сделать ремонт фасада, заменить лампочки, покрыть коммунальные услуги, то те предприятия, которые созданы при мечети, переводят деньги в фонд на содержание ее и медресе для оплаты хозяйственных нужд, коммунальных платежей, налогов и прочее.
— В вашем комплексе с тех пор появились и другие объекты.
— Да, кроме того, у нас теперь есть курсы по основам ислама, обучению татарскому языку, чтению Корана. Все это бесплатно для людей, преподавателям же мы платим зарплату. Опять-таки объекты возникают по велению времени: открыли фитнес для женщин, ведь мусульманки не могут ходить в общие залы, проводили тренинги для прекрасной половины, есть отель, банкетный зал, где проводят никахи, обряды имянаречения и еще много чего. Все это мы объединили в Исламский культурный центр имени Марджани.
У нас даже детский центр есть, 80 детей — по 40 в двух помещениях, больше, к сожалению, нет мест, не позволяют помещения. Он возник также по требованию времени, у меня преподаватели и имамы жаловались, что детей некуда пристроить, тогда ведь проблемы с садиками были. Сами предложили обустроить помещение в мечети, а воспитателями стали бы их жены, питание тоже в складчину. И так мы для преподавателей и имамов сделали центр, начали с пяти детей. Никому не отказывали, решили расширить помещение, потом стали нанимать нянечек, воспитательниц. На сегодняшний день у нас в целом в комплексе при мечети Марджани трудятся и получают зарплату 126 человек. Мы платим налоги.
«ЕСЛИ У ИМАМА ЕСТЬ МЕЧЕТЬ, ТЕРРИТОРИЯ, ТО ОН ДОЛЖЕН ИСПОЛЬЗОВАТЬ ЕЕ ПОЛНОСТЬЮ»
— Вы возглавляли и республиканский фонд «Вакф». За это время не получилось выстроить систему на всю республику?
— Нет законодательной базы для ведения вакфа. В этом основная проблема. Он является просто фондом, а к таким структурам свои требования, отличные от требований к вакфу. Для того чтобы собрать урожай, нужно что-то посеять, для этого необходимо зерно, его надо купить… В масштабах республики требовались вложения…
По вакфу, если вернуться, вот у нас имамы жалуются, что нет зарплаты, нужно платить коммуналку… Пожалуйста, у нас вместе с фермерами есть проекты, пусть это птицефабрика, пчеловоды, МРС — барашков выращивают. Есть предприятие «Рамаевское», где говорят: «Я вам даю 10 тысяч уток совершенно бесплатно, плюс 90 тонн кормов, выращивайте». Через 40 дней выкупаю по 100 рублей, то есть 1 миллион можно заработать за 40 дней. Это халяльный бизнес. А что, ходить и просить подаяние лучше?
Или дают 12 ягнят, троих из них человек оставляет себе, 9 отдает откормленными за полгода. Или возьмем улей — выходит молодой человек из стен медресе, направляем его имамом в деревню и даем ему, допустим, 5 ульев, за это он сколько-то килограммов меда должен будет нам обеспечить. А у него пчеломатка увеличится — из 5 станет 10 ульев, через год — 20, потом — 40 и так далее. Бери и работай! Только не ленись.
— Кто-то из татарстанских имамов пошел по вашим стопам в части вакфа?
— Есть такие имамы, которые вокруг прихода внедрили вакуфную систему, где получаемый доход идет на содержание мечети и дальнейшее развитие этой системы. У них есть и магазины, и маленькое производство. На вырученные средства издают книги и проводят благотворительные мероприятия, летние лагеря, конкурсы…
— Но всегда есть опасение, что имам, занявшись вплотную хозяйством, забросит свою основную работу.
— Если приход станет самодостаточным, находиться на самообеспечении, тогда имам будет заниматься реализацией своих планов, обучением, просвещением своего прихода, населения.
— Идеальный вариант, видимо, все-таки был с Марджани, когда бай его полностью обеспечивал…
— Да, в те времена меценаты брали на себя все расходы мечети. Если была необходимость, то Марджани обращался к ним. Но сейчас такого нет, да и баи не те, поэтому имам должен создать инфраструктуру вокруг мечети. Пусть считают, что я занимаюсь бизнесом, но это как раз и есть вакуфная система — доходы от получаемых предприятий идут на содержание мечети и медресе. Студенты после окончания учебного заведения, став где-то имамами, мухтасибами, муфтиями, знают, как достаются деньги. Такой человек уже не будет иждивенцем, он не станет ходить с протянутой рукой, а, наоборот, знает, как поставить вакуфную систему на финансирование.
Если у имама есть мечеть, территория, то он должен использовать ее полностью. Это все равно что, когда человек живет в частном доме и у него есть огромный огород, который полностью зарос сорняком. Почему ты не можешь весной выкопать его, посадить картошку, морковь, чеснок, лук? У тебя бы все было, но тут-то работать надо.
Есть такая история, когда пророк Мухаммед шел в мечеть, а там всегда стоял нищий и просил подаяние. Посланник Аллаха взял и дал ему топор. Нищий удивился: «Ну зачем мне топор?» Наш пророк ответил: «Иди в лес, набери хворост, продашь его, тебе будут деньги». Человек так и сделал, потом пошел и понял: если он купит арбу на вырученные деньги, то его доход еще больше будет. Он начал ходить за хворостом с арбой, потом на полученные средства купил ишака, затем — лошадь, далее — новую повозку, нанял людей. Одни в лесу рубили дрова, другие возили сюда, третьи продавали, получилась целая корпорация. Если бы на сегодняшний день мы все пошли по пути, который показал Мухаммед, то все было бы хорошо.
«ИСЛАМ И ЭКСТРЕМИЗМ — ЭТИ ДВЕ ТЕМЫ ДРУГ С ДРУГОМ НЕСОВМЕСТИМЫ»
— Вы говорите, что к вам в мечеть приходят люди различных национальностей. Существует мнение, что татар там становится все меньше и меньше, а большинство теперь составляют выходцы из среднеазиатских республик. И это происходит в Казани.
— Так и есть, но данная проблема больше для других регионов, не для нас. Возьмем европейскую часть России — там все мечети татарские…
— Были.
— Да, точнее… Их везде татары строили, теперь, когда пошла свобода, стали приезжать гости из других регионов. В Омске, например, из-за близости с Казахстаном много казахов, а также дагестанцев или таджиков. Естественно, когда их большинство, они стараются ставить своего человека, да и татары не особо ходят там в мечеть. У нас в республике такой проблемы нет, да и мечетей много.
— Татары в своей основной массе, кажется, и вовсе не особо религиозны.
— Я бы так не говорил, татары — очень богобоязненный народ, но с каждым годом нас становится все меньше и меньше. Причина в том, что многие наши ребята, татары, женятся на представительницах других национальностей. Сейчас очень распространены межнациональные браки. По идее дети должны быть татарами, ведь в исламе все по отцу считается. Но воспитанием кто занимается? Мать. Значит, и язык у него будет ее. Мужчина целый день занят на работе, с ребенком проводит время мама. Вот так.
— Как боретесь с экстремизмом в мечети? Без данного вопроса, пожалуй, не обойтись.
— Ислам и экстремизм — эти две темы друг с другом несовместимы. Ислам — религия, идеология мира и добра. Экстремизм — это не относящееся к исламу крайнее проявление убеждений, никак не связанных с религиозными. Как в истории мечети Аль-Марджани, так и в ее будущем вопрос экстремизма исключен. В мечети регулярно проводятся занятия с прихожанами по пропаганде традиционного ислама. Для этого там работают имамы с большим опытом по работе с населением и преподавания.
— Но попадаются прихожане, скажем так, с сомнительными взглядами?
— У нас уже нет. Раньше, когда такие начинали спорить на какую-нибудь тему, спрашивали их: «В каком ты медресе учился?» Он отвечает: «А я не учился». Раз ты не учился, то зачем с имамом споришь? Имам в мечети — обученный человек, получил диплом, его назначили, он проходит аттестацию. Так вот этот прихожанин, который нигде не учился, а нахватался знаний где-то в интернете, начинает спорить с имамом. Ты же мусульманин, почему тогда не придерживаешься 4-й суры 59-го аята из Корана: «Повинуйтесь Аллаху и повинуйтесь посланнику и обладателям власти среди вас». Ты же должен повиноваться Аллаху, пророку и тем, кто выбран из числа вас. Вот ты встаешь на намаз и про себя говоришь: «Намерен совершить намаз, направляю лицо в сторону Каабы и читаю за этим имамом». То есть ты должен делать то, что совершает имам. Он будет за тебя отвечать на судном дне. Мы все пастухи, как сказано в хадисе пророка, и отвечаем за свою паству. Я, являясь имамом, отвечаю за свою махаллю, а если он не подчиняется имаму и считает его невеждой… Он просто начитался книг, которые его ввели в заблуждение.
Например, после революции были миссионеры, которые проводили подрывную работу по борьбе с религией. Тогда имамов высылали в Сибирь, сажали, но люди все равно не переставали ходить в мечеть. Как их отучить? Тогда начали использовать миссионеров. Как они делали? Брали и выдергивали из контекста. Например, написано: «Женщине запрещается ходить в мечеть». Далее уточняется, в каких случаях: когда у нее критические дни и так далее. А они до двоеточия только показывали людям. И сейчас то же самое — специальные люди ходят и делают подобные вещи.
И это вместо того, чтобы объединить силы на обучение. У нас имамов не хватает, половина тех, кто есть, — пожилого возраста, без образования, а сколько зданий, принадлежащих до революции мусульманам, нужно вернуть, так займитесь этим! Сегодня мне очень обидно, наверное, всевышний Аллах испытывает нас, что дом имама Марджани не принадлежит мечети. Такая обида есть… Почему здание не возвращают верующим? Я несколько раз обращался по этому вопросу. Разве дом когда-нибудь принадлежал государству.
— На чьем балансе он сейчас?
— Префектуры. Но разве у нее есть средства его содержать? Мы готовы были сделать там дом-музей нашего татарского богослова. 2018-й объявили Годом Марджани, столько мероприятий прошло, установили даже памятник просветителю, но именно в прошлом году дом отдали префектуре. Это просто какой-то нонсенс.
«КОГДА Я ШЕЛ В МЕЧЕТЬ — ЗНАЛ, КУДА ИДУ»
— Можно ли проблему кадрового голода в татарстанских мечетях решить в ближайшее время?
— Решить можно, но все опять-таки упирается в финансы. Объясню: мы учились в Бухаре, нас финансировало духовное управление, которое туда посылало. Я, будучи студентом, получал там стипендию, плюс ДУМЕС оплачивало транспортные расходы, съемную квартиру… Я получал около 200 рублей. В 80-е у инженеров было 120 рублей, кроме того, нам народ тогда давал закяты свои. Мы только учились, жил там с семьей, у меня двое детей были, старшая дочь пошла там в школу. Если бы занимался тем, что ломал голову, как прокормить семью, то не мог бы толком учиться.
Когда я шел в мечеть — знал, куда иду. В 80-х годах религия была максимально отделена от государства и священнослужитель никакими льготами не обладал, платил подоходный налог, трудовой стаж не учитывался, на пенсию ты выйти не мог. Но я отправился в эту сферу, после армии пришел убежденным верующим, потому что там были такие случаи, когда я был на волосок от смерти, с того света, можно сказать, вернулся… Часто задавал самому себе вопрос: почему Аллах меня сохранил? Открыл здесь медресе, начал подготовку кадров — продолжил работу наших устазов.
Возвращаясь к кадрам, отмечу: когда государство обучает экономистов, врачей, инженеров, оно отправляет их в районы, дает специалисту субсидии, квартиру, обеспечивает всем необходимым. Окончив медресе, разве юноша пойдет в деревню, даже если он сам оттуда родом? Вряд ли, вкусив городской жизни, он согласится уехать в глубинку. Кто ему там будет платить зарплату, как семью содержать? Поэтому сейчас поступающих в мусульманские учебные заведения очень мало.
— И что делать?
— Пусть они преподают, в каждой мечети, медресе нужны педагоги, пусть ребята приходят. У меня в мечети Марджани большой дефицит инженерно-технических работников, директоров, руководителей предприятий нет. Да, сейчас 126 людей состоят в штате, но, чтобы запустить все на полный ход, кадров не хватает. У меня была возможность открыть свой телеканал, выпустить газету, но не было людей. Вообще, имам не должен нуждаться…
— Для вас, очевидно, это очень важная вещь. Бедность не означает духовного богатства.
— Вот вам пример. Я купил первый джип в 90-е годы, тогда это было большое событие, я его приобрел у Рашида Самигуллина — известный борец, бизнесмен. Машина была такая крутая, вся тюнингованная, с крутыми номерами. Люди начали осуждать, мол, что это такое, хазрат на джипе ездит. Ко мне тогда в мечеть часто предприниматели заходили. Один говорит: «Ну продашь ты джип. На чем будешь ездить? Пешком, что ли, ходить?» Скажут: «Продай джип». Купишь ты «Волгу», продашь ее, пересядешь на велосипед. Но я, видя нищего имама, в такой ислам не пойду, с ним не пойду. Если имам себя не может обеспечить, как он свой приход будет обеспечивать? Что он нам может говорить, с какими нравоучениями выступать, если сам ничего в жизни не достиг?
Просмотров: 936