Разиль Валеев о «языковом кризисе», появлении Ильгама Шакирова в московском общежитии, бабае-кулаке и хоккейном вратаре Эмиле Гарипове
Накануне исполнилось 85 лет со дня рождения Ильгама Шакирова. Одним из ближайших друзей «соловья татарского народа» был Разиль Валеев. «БИЗНЕС Online» встретился с известным литератором и общественным деятелем, чтобы поговорить о Шакирове и его роли для национальной культуры. Кроме того, Валеев рассказал о том, какие шансы Татарстан упустил в 1990-е, почему в его семье шли споры о будущем коммунизма и что за министерства он считает «расстрельными» в нашей республике.
«ОТКРЫЛ ДВЕРЬ И ОБОМЛЕЛ, ПЕРЕДО МНОЙ СТОИТ САМ ИЛЬГАМ ШАКИРОВ: «ТЫ РАЗИЛЬ?»
— Разиль Исмагилович, накануне Ильгаму Шакирову исполнилось бы 85 лет. Вы один из тех людей, кто много лет и, по сути, до последнего дня общался с Ильгамом-абыем. А как он оказался в вашей жизни?
— Наше знакомство было неожиданным для меня. В 1967 году я поступил на учебу в литературный институт в Москве. Никого не знаю, живу один в комнате общежития, и тут в один из дней ко мне постучались. Открыл дверь и обомлел, передо мной стоит сам Ильгам Шакиров, он обратился ко мне: «Ты Разиль?» Я-то его узнаю, много раз видел со сцены. Ильгам-абый говорит, что проходить в комнату не будет, а привела его одна просьба. Он приехал на фирму «Мелодия» для записи грампластинки, у которой на одной стороне четыре песни, а на другой — еще четыре. Но не хватает одной песни, мелодия отличная, а текст ему не нравится. «Не сможешь, Разиль, написать мне текст для песни?» — говорит певец. Отвечаю ему, что никогда в жизни не писал текстов песен, только стихи, а он отвечает, что знает, читал их в журнале «Казан утлары».
Я решил взяться за это дело, говорю: сколько у меня времени — один, два, три месяца? Тот улыбнулся: нет, нужно сегодня, дескать, внизу его ждет такси, надо съездить по делам, а через 1,5 часа он вернется. Пожалуйста, говорит, сочини и распечатай на машинке. Я был в шоковом состоянии, но справился. Стихотворение называется «Дулкын» («Волна»), песню в тот же день записали, она стала популярной, Ильгам-абый до конца жизни ее исполнял. Я у него спрашивал, почему эта песня оказалась долгожителем, он отвечал: «Потому что она о нашей судьбе, о судьбе нашего народа». Хотя там были лишь поэтические образы, ни о каком конкретном народе или человеке ничего не говорилось…
Потом он меня разыскал в Казани и передал запись мелодии «Бер алманы бишкә бүләек» — народный напев, обработанный композиторами; не было у него лишь слов. Тогда Ильгам-абый жил на улице Николаева, за памятником Тукаю. Я пришел к нему домой, его не было, оставил стихи. На следующий день он звонит, говорит, что стихи очень хорошие получились, только хочет поменять несколько строк. У меня было написано «кар аклыгы гөлгә күчкән», то есть «белизна снега перешла на цветы»: по его мнению, эти слова для стихотворения хорошие, но только при исполнении песни будет звучать слитно, как «караклыгы», некрасиво, на «карак» («вор») похоже. Я заменил «кар» на «кыш» («зима»). Эта песня до сих пор популярна, ее Раяз Фасихов сейчас исполняет, фольклорный ансамбль Айдара Файзрахманова на юбилее пел недавно. Вот так началось мое знакомство с Ильгамом-абыем, именно он меня привел в мир песен.
— Что касается дружбы, то он был очень внимателен к людям. Такой пример. В 1968 году группа татарских деятелей культуры побывала в Финляндии, это стало первым зарубежным турне наших артистов. В группе был и Ильгам Шакиров, который на обратном пути в Казань вновь заглянул ко мне в общежитие. В руке у него был пакет. Говорит: привез тебе гостинец — а там очень красивая белая рубашка, которую нельзя было купить даже в Москве, и красные носки. Он сказал: ты для меня песню написал, а это тебе гонорар. Потом мы вместе с ним написали много песен, вместе выступали, путешествовали. Он всегда мне обращался: «Разил, туган» («Разиль, родной»). На вопрос, почему вы так меня называете, отвечал, мол, не знаешь, но мы ведь с тобой дальние родственники. Как оказалось, это правда: живущий в Сарманово ученый Дамир Гарифуллин, составляя родословную Ильгама Шакирова, нашел, что я со стороны матери его родственник в четвертом колене.
Невесть какие родственники, но у нас ощущалось, может, не кровное, но духовное родство. Я его понимал с полуслова, кроме того, нас сближало то, что он очень хорошо знал литературу. Он много читал книг, журналов, газет. Например, выходит в «Казан утлары» новая повесть, он сразу звонит: «Разиль, не читал еще „Казан утлары“?» И делится мыслями. Он не был равнодушным ни к чему. Хоть и не интересовался особо политикой, но свое мнение старался выразить. Ильгам-абый любил говорить, что самые нелюбимые у него люди — это безразличные, дескать, он может понять и тех, кто против него выступает, и упрямых, строптивых, но не может понять равнодушных.
«СЕГОДНЯШНИЕ ПЕВЦЫ ВСЕ ХОРОШИ СОБОЙ, НО У НИХ НЕ ХВАТАЕТ ДУХОВНОГО БОГАТСТВА ИЛЬГАМА ШАКИРОВА»
— Вообще, все говорят, что Ильгам-абый был очень сложным человеком…
— Это был непростой человек, не дружил со всеми подряд: с теми, кто ему не нравился, — не ругался, но сохранял дистанцию, но если ты сблизился с ним, то он тебя никогда не бросал. Шакиров был очень отзывчивым. К нему приходили люди за помощью, хотя он не депутат, не министр, не чиновник. Кто-то просил устроить сына на работу, кто-то — помочь ребенку поступить в вуз, артисты просили денег, и Ильгам-абый никогда и никому не отказывал. Он очень многих устроил на работу, например, заботился о молодом писателе Хайдаре Гайнутдине, певце Тагире Якупове и о многих других, детей своего брата устроил учиться, они толпой жили у него дома. На первый взгляд он казался человеком строгим. Временами мог сказать такое — хоть падай, но никого из нуждающихся не отталкивал от себя.
— Как он отзывался о современной эстраде, исполнителях?
— Он почти до 80 лет не уходил со сцены, хотя сам говорил, что деятель искусства должен остаться в памяти людей красивым: не надо скрюченному, еле ходящему артисту выходить к зрителю. Одно из его последних выступлений было в оперном театре Уфы на моем юбилейном творческом вечере в 2013 году, он исполнил «Бер алманы бишкә бүләек». Весь зал поднялся, было ощущение, что это не вечер, посвященный моему 65-летию, а юбилей Шакирова. Он очень обрадовался тому, как его встречал народ.
Мы с ним часто ходили вместе на концерты, он никогда публично не давал оценку артистам. На вопрос «Как тебе, Ильгам-абый, концерт?» мог ответить: «Понравился, здесь исполнили около 20 композиций, но показалось, что поют одну длинную песню». То есть все хорошо, только вот в памяти ничего не осталось. У нас любят говорить, что у татар 700 (кто-то называет цифру 1200) певцов. Ильгам-абый говорил так: «җырлаучылар күп, җырчылар бик аз», то есть поющих у нас много, певцов только очень мало.
Но молодых певцов он пестовал, одобрительно относился к Филюсу Кагирову (дал ему свое благословение), Ришату Тухватуллину. Если более старшее поколение — то к Рафаэлю Сахабиеву у него имелось особое отношение, называл его уникальным певцом. К Венере Ганиевой, Зиле Сунгатуллиной был очень благожелателен.
— Вы один из последних людей, кто видел живого Ильгама Шакирова…
— Да, в последнее время его состояние здоровья резко ухудшилось. Его помощник Ильхам Хазиев (мы его называем «маленьким Ильгамом») ежедневно сообщал нам о самочувствии Шакирова, я раз в неделю его навещал, мы с помощью друзей и руководства республики поменяли ему квартиру. Ильгам-абый раньше жил на улице Щапова, на четвертом этаже в доме без лифта, мы ходатайствовали, чтобы ему дали квартиру на первом, нашли такое жилье возле Апанаевской мечети. Иногда он узнавал нас, иногда — нет, но всегда из уст звучала песня, он напевал, причем даже если не узнавал людей, то песни, мелодии никогда не забывал.
После того как ему стало совсем плохо, легендарного певца положили в РКБ. Хазиев мне позвонил: «Разиль-абый, у абзыя положение тяжелое, не хотите его увидеть?» Я сел в машину, поехал, а мне врач говорит, что Ильгам-абый лежит в реанимации, туда никого не пускаем. Добился того, чтобы пустили. Врач сказал: «Ну зачем вы идете, он же никого не узнает?» Я ответил: «Даже если он меня не узнает, то я же его узнаю». Зашел, долго его держал за руки, гладил по голове, было видно, что ему оставалось жить недолго… На следующее утро он скончался.
Ильгам-ага ушел благодарный к своему народу, зрителю, он всегда радовался доброму отношению к нему людей. Говорил, что рос в тяжелых условиях, без отца, которого репрессировали, и благодарен народу, который помог: без поддержки он бы не состоялся как певец. Его обычно вспоминают только как артиста, но он никогда не отделял себя от проблем народа, объездил весь Советский Союз — наверное, не осталось ни одного города, куда бы он ни приезжал, и везде обращался к татарам, интересовался их жизнью. Люди говорили, что он соотечественников, живущих за пределами Татарстана, объединяет, что они начинают ощущать себя полнокровными татарами.
— Сейчас таких скрепляющих нацию людей не осталось?
— Пожалуй, вы правы, нет личностей уровня Ильгама Шакирова. Хотя неплохих певцов и достаточно, но для того чтобы стать Шакировым, у тебя, кроме божественного таланта, должны быть умудренная голова и богатая душа. Как ни зайдешь к Ильгаму-абыю, его стол всегда был завален книгами, газетами, журналами, он очень хорошо знал татарскую историю (мог на равных беседовать с учеными), литературу, биографию певцов, он вел на радио передачи об артистах, где профессионально оценивал их творчество. Писал статьи: я всегда говорю, если бы Ильгам-абый не стал певцом, то из него получился бы хороший журналист или писатель.
Сегодняшние певцы все хороши собой — и прекрасный голос, и одежда, и внешний вид отличный, но у них не хватает духовного богатства Ильгама Шакирова, ведь многие из них мало или вовсе не читают книг, плохо знают историю, литературу. Да, не все, но большинство. Для того чтобы быть Ильгамом Шакировым, надо изучить сначала его биографию, постараться пройти эту школу, взять с него пример.
«ВСЕ ЖЕ У МИНИСТЕРСТВА ОБРАЗОВАНИЯ РТ БЫЛА ОДНА НЕДОРАБОТКА»
— Разиль Исмагилович, в вашей жизни тоже произошли изменения. Впервые за много лет вы не избирались в Госсовет РТ, где долгие годы были защитником всего татарского. Например, выступали в парламенте на родном языке, наглядно демонстрируя, что в республике есть два государственных языка. При этом некоторые чуть ли не ставят депутатам в вину, что Татарстан во многом потерял позиции в том, что касается татарского языка.
— В этой критике есть лишь небольшая доля истины. Что касается выступлений на татарском языке, да, я одним из первых начал это делать. Тогда у нас, в Верховном Совете, была большая депутатская группа «Татарстан», и мы решили выступать на сессиях по-татарски. А наши выступления синхронно переводились на русский язык. Меня даже сначала вызывали, говорили: «Что ты там морочишь людям голову? Ты же знаешь русский язык, учился в Москве как-никак». Но ведь если не мы, писатели, то кто должен по-татарски выступать?! Я стоял на своем и сейчас к татарам стараюсь обращаться только на родном языке. С русскими общаюсь по-русски, с татарами — по-татарски, это так и должно быть.
А упреки, что не все вопросы депутаты смогли решить, так ведь никто не может всего сделать, это по силам лишь Аллаху. Мы старались сделать все, что от нас зависит. Ленин говорил, что политика — это искусство возможного, мы старались воспользоваться всеми возможностями. Потом, кто такой Разиль Валеев? Один из 100 депутатов, а для того, чтобы закон или постановление были приняты, надо, чтобы за него проголосовали минимум 50 плюс один депутат. Я выступал, просил, требовал, иногда оставался единственным при своем мнении… Это очень тяжело — продвинуть свой проект, особенно в нашем парламенте, где собрались люди разных взглядов. В 1990-е было намного проще. Таких, как я, тогда существовало очень много. В последние годы их поубавилось.
Это не только мое мнение, но в 1990-е годы, когда возможностей было больше, к сожалению, мы не смогли ими сполна воспользоваться. Но это ведь не только от нас зависело: Татарстан — лишь один из 85 субъектов в большой стране, каждое наше деяние зависит от федерального центра. А значит, выдвигать свое мнение ой как нелегко, особенно в последние годы, в вопросах языка, национальных проблем.
— Когда осенью 2017 года Госсовет РТ принял решение — поддержать отмену обязательного изучения татарского языка в школах, это лично для вас было тяжелым? Вообще, мог татарстанский парламент пойти по другому пути и препятствовать решению федеральных властей?
— У Сибгата Хакима есть мудрое высказывание: те, кто знает, — молчат, кто не знает — говорят. Незнающие люди больше говорят — это плохо, пусть сказали бы свое слово и знающие толк в работе республиканского парламента. Сессия Госсовета, посвященная языку, состояла из двух частей: первую мы не закрыли, через месяц состоялась вторая. На первом заседании мы выступали в защиту нашего языка, говорил и я, а вот во второй части только два человека высказались: прокурор и председатель Госсовета. Я готовился сказать свою речь, подготовил 7–8-минутный доклад, но никому не дали слова и приняли решение, в котором не было ни слова о том, что на татарский язык в школе остается два часа в неделю. Там написали: «принять к сведению информацию прокурора» о проверках в учебных заведениях.
Я считаю, если бы нам дали слово, то стало бы лучше, демократичнее, но суть решения все равно бы не поменялась, потому что судьба закона была предрешена уже в Йошкар-Оле после слов президента России. Мы ведь живем в президентской стране, главным у нас является слово президента, оно порой может стоять даже выше закона. Что бы мы ни говорили. А мы говорили, не молчали, мои выступления легко найти в интернете, но Москва в любом случае настаивала на своем.
— Как вы все-таки считаете, разразившийся тогда «языковой кризис» — это целиком вина Москвы или политика тогдашнего минобра Татарстана тоже привела к нему?
— Как я уже говорил, государственная национальная политика решается в Москве, политика Татарстана никак не может идти против федерального центра. Если мы начнем принимать законы, противоречащие общероссийским, то прокуратура тут же это обжалует, хотим мы этого или нет. Поэтому решение языковых вопросов в первую очередь зависит от политики федерального центра и только в незначительной мере от активности регионов.
Кстати, наша республика никогда не была равнодушна к национальной политике в области образования. Когда в Госдуму вносится законопроект или обсуждаются федеральные образовательные стандарты, мы всегда направляем туда свои поправки, рассматриваем это на комитете Госсовета по образованию, культуре и национальным вопросам, потом от имени республиканского парламента отправляем предложения в Москву. От своего имени это делают министр образования, президент республики, но, к сожалению, Москва на наши обращения не обратила тогда внимание.
Я бы тут не стал наше министерство образования огульно винить. Да, наши законы давали возможность преподавать татарский государственный язык наравне с русским государственным языком, и в законе о языках и законе об образовании говорится об этом равенстве. Минобр не мог не исполнять данные законы, он и опирался в своей работе на них. Еще в ноябре 2004 года Конституционный суд РФ рассмотрел этот вопрос и вынес свое решение. Там написано, что законы Татарстана о языках и образовании, в которых говорится, что в РТ татарский и русский языки как государственные преподаются в равном объеме, не противоречат Конституции России. Это ведь постановление Конституционного суда!
Но все же у министерства образования РТ имелась одна недоработка: методика преподавания татарского языка для русских детей была очень сложной, это породило недовольство некоторых школьников, преподавателей, а особенно родителей. Если бы мы тогда упростили эту методику, возможно, таких острых споров и не возникло бы.
— Что дальше будет с языковой политикой в средней школе?
— Это может знать лишь Всевышний, потому что, как я уже говорил, подобное зависит от национальной политики государства, но все же мы надеемся на лучшее. Так дальше продолжаться не может, не должно быть. Самая большая справедливость на свете (об этом и в святых книгах сказано, о таком говорят и философы) — это равенство. Если будет равное отношение ко всем народам, религиям, языкам, то у нас не станет никаких подобных конфликтов, споров. Ни русский народ, ни Россия ничего в этом случае не потеряют, наоборот, страна будет укрепляться, а уважение друг к другу — расти. Когда мы начинали беседы о патриотизме, Туфан Миннуллин говорил, что уважает только тех, кто ценит его. Если государство меня уважает, то и я его тоже; если я его ценю, то и ему следует ко мне так относиться. Уважение должно быть взаимным.
«НИКОГДА НЕ ШЕЛ ПО ПАРТИЙНЫМ СПИСКАМ»
— Вы не попали в нынешний Госсовет РТ. Партийный праймериз публично критиковали, в ответ Андрей Кондратьев сказал, что нужно было лучше готовиться к дебатам. И все же очевидно, что «Единая Россия» решила обойтись без Разиля Валеева на этих выборах, у вас есть объяснение — почему?
— Я не могу этого объяснить, хотя и был готов к тому, что не пойду на выборы. До этого я шесть раз избирался депутатом парламента РТ, все время шел по одномандатному округу. В этот раз меня почему-то решили включить в предварительный партийный список… Но я рад, что в парламент пришли новые молодые подготовленные люди.
— Насколько нынешний состав Госсовета, по-вашему, готов отстаивать интересы татарской нации?
— Пока еще давать оценки рано, минуло не так много времени с момента выборов. Надо, чтобы прошел хотя бы один год, пока они готовятся, формируют свое мнение, делятся на группы, фракции. Думаю, что в полную силу заработают лишь через год. Я жду, надеюсь, что парламент скажет свое веское слово: ведь, если он не защищает интересы народа Татарстана, значит, не выполняет свои обязанности, его же выбрал народ.
— Не расстроились, что комитет по культуре и образованию Госсовета, который вы возглавляли много лет, отдали не Ркаилю Зайдулле?
— Я думаю, что Ркаил и без этого скажет свое слово, он смелый, инициативный человек, у него есть богатый творческий багаж, он хорошо знает историю, национальные проблемы. Думаю, что и Рамиль Тухватуллин обладает нужными для депутата качествами, плюс к этому у него имеется опыт работы в госорганах, он очень талантливый актер и хороший оратор. Потом, ведь комитет — это коллегиальный орган, и у каждого депутата есть право выступать как у представителя комитета.
«ПРАВИТЕЛЬСТВО ПЯТЬ РАЗ ПРИНИМАЛО ПОСТАНОВЛЕНИЕ О СТРОИТЕЛЬСТВЕ ЗДАНИЯ ДЛЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ БИБЛИОТЕКИ»
— Как вы относитесь к деятельности министерства культуры РТ последних лет? Айрата Сибагатуллина обвиняли в безынициативности, Ирада Аюпова, напротив, очень инициативна, но при этом часто ее кадровые решения вызывают споры и дискуссии.
— Если спросите, где наиболее тяжело работать сегодня, то, по моему мнению, — в министерствах культуры и образования. Это такие сложные министерства — кто бы там ни работал, всегда будут критиковать. Но я бы не стал давать отрицательную оценку ни Айрату Сибагатуллину, ни Ираде Аюповой, у каждого есть и положительные стороны, и недоработки. Что касается кадрового вопроса, то это проблема не только Татарстана, но и всей страны. После развала Советского Союза система подготовки кадров резко ослабла. Мало сегодня высокопрофессиональных специалистов как наверху, так и в среднем, даже на низшем уровне большой дефицит. Я Аюповой не завидую, ей очень тяжело, а оценку человеку даю лишь по делам. У нее намерения чисты, есть большое желание улучшить нашу культуру, поднять ее престиж и уровень, в этом я ее полностью поддерживаю. У нашего народа есть такая черта — мы все время критикуем кого-либо: то не сделал, это не сделал. Так ты помоги человеку, дай ему хотя бы совет! А то берут и начинают одного тюкать по голове. Мне кажется, это неверный путь.
— На недавней коллегии минкульта о его работе говорили буквально в превосходных тонах — и Минниханов, и замминистра культуры РФ Ярилова. Вы согласны с этим?
— Да, очень много масштабной работы. Мы «Үзгәреш җиле» критикуем, возможно, и где-то правильно, можно было его по-другому провести, беспокоимся, не исчезнет ли национальная духовная основа татар. Критикуем проекты «Калеб». Но, только ругая, далеко не уйдем. Они ведь все время в поиске, нельзя идти против этого. Поиски — это неплохая вещь, возможно, только необходимо дать им какой-то ориентир.
В последнее время, например, было много шума вокруг «Барс-Медиа», тут, я считаю, нужен координатор. Певец не может сам вести свою деятельность, это ведь не вышел на сцену и спел, необходимо организовать выступление, концерт. Нужны здание, финансы, организовать конкурсы, фестивали, гастроли, в связи с этим постоянно возникают проблемы, а они одни эти сложности решить не могут.
Я что думаю: у нас есть союз писателей, журналистов, композиторов, а почему не должно быть творческой организации певцов? Они бы совместно решали свои проблемы, не выплескивая их в интернет, газеты, на радио. Если бы создалась такая организация, то решать их вопросы было бы намного легче. Потом надо поощрять певцов, у нас много премий — тукаевская, джалилевская, державинская, в каждом жанре литературы есть своя премия. В драматургии недавно появилась премия имени Туфана Миннуллина, театралов награждают премией имени Марселя Салимжанова и так далее, премий очень много. Но почему-то для певцов в Татарстане премии нет. Я бы был очень рад, если бы в Татарстане появилась премия имени Ильгама Шакирова, это окрыляло бы исполнителей. Должна быть школа Ильгама Шакирова.
У единицы длины метра есть эталон, он хранится в Париже. Шакиров — тоже эталон, но не «метр», а мэтр татарской песни, в наших сердцах должен храниться его эталон. А как его беречь? Для этого нужно с детства приобщить ребятишек к родным песням, которые исполнял он, потом в школах должны быть уроки музыки. Если мы Шакирова забудем, татарский моң, только с одним «Үзгәреш җиле» далеко не продвинемся.
— Тогда, возможно, надо создать что-то вроде государственного продюсерского центра…
— Нужна какая-то организация. Насколько знаю, в Башкортостане такая работа уже ведется. Я бы не сказал, что у нас нет продюсеров, самый активный из них Рифат Фаттахов, он вывел на свет очень много талантливых певцов, того же Филюса Кагирова, Ришата Тухватуллина, сейчас тоже работает с молодежью, проводит фестивали, конкурсы. Но с вами я полностью согласен — в республике должен быть продюсерский центр.
— Также говорят, что вы пробили решение о передаче НКЦ «Казань» Национальной библиотеке. И Татарстан остался, по сути, без национального татарского музея.
— Кажется, об этом говорят люди, которые слишком высокого мнения обо мне. Но я не имею отношения и достаточного влияния на передачу НКЦ Нацбиблиотеке. В 1986 году стал директором Национальной библиотеки, работал там 15 лет. С тех пор и до сего времени требовал, чтобы для нее построили новое специальное здание. Куда только ни ходил, где только ни выступал, какие только депутатские запросы ни вносил! Мы уже и место выбрали — за памятником Муллануру Вахитову, но почему-то там не построили. Правительство пять раз принимало постановление о строительстве здания для Национальной библиотеки, никогда речи не шло об НКЦ. Я сам про это даже не думал. Наша цель была — получить отдельное здание рядом с вузами, научными и образовательными организациями. Потому что так принято в мировой практике — Национальная библиотека обычно располагается в центре города, а я был во многих странах, знакомясь с этим опытом. Но нам сказали, что Казань — древний город и возможностей, чтобы построить в центре библиотеку, нет.
Нам нужно большое здание площадью 40 тысяч квадратных метров, у нас же сейчас только около 5 тысяч «квадратов», то есть должно быть здание как минимум в 8 раз больше имеющегося. Это все согласно нормативам. Нам сказали, что такого места в центре нет, и решили передать после реконструкции здание НКЦ Национальной библиотеке. А НКЦ взамен дали престижное историческое здание на улице Баумана, недалеко от академии наук и казанского Кремля. Естественно, что древние рукописные и печатные книги должны остаться в старом здании Национальной библиотеки — все фонды не уместятся в НКЦ.
«ОТЦА ВЫЗЫВАЛИ В РАЙКОМ, ДАЛИ ДАЖЕ ВЫГОВОР ИЗ-ЗА ТОГО, ЧТО БАБАЙ НЕ ВСТУПАЕТ В КОЛХОЗ»
— Кстати, почему вы, поэт, решили стать библиотекарем?
— Это естественно, когда литератор или ученый становится библиотекарем. Кстати, поэт Крылов и ученый Лобачевский тоже служили библиотекарями. Каждому писателю книги бывают дороги с детства. Я, например, в своей родной деревне перечитал абсолютно все книги о литературе. Потом решил собрать личную библиотеку. Мы летом подрабатывали в колхозе, нам платили кое-какие деньги, и я начал собирать своеобразный фонд. Помню, в нашем магазине (а тогда ведь всё вместе продавали, рядом с керосином и пряниками было мыло, тут же несколько книг) лежал труд с очень красивым названием «Один шаг вперед, два шага назад». Название мне так понравилось, думаю: дай куплю. Оказалось, это труд Ленина. А первой книгой стали татарские народные сказки, они были так хорошо оформлены, художники Лутфулла Фаттахов и Харис Якупов их красочно разрисовывали…
— Для односельчан вы не были чудаковатым собирателем книг?
— Нет, наша деревня не такая, у нас жило очень много самодеятельных поэтов. Недавно я подсчитал, оказалось, что тех, кто писал стихи, было более 40 человек. Для деревни в 200 домов, я считаю, это хороший показатель. Как-то недавно прошел праздник села «Играй, гармонь», и оказалось, что тех, кто владеет этим инструментом, — 47 человек! В Татарстане есть деревни, где ни одного баяниста, а у нас 47, подумать только! У нас люди были неравнодушны к искусству. Почему так произошло — не знаю, в нашей деревне даже были люди, изготавливавшие гармони, скрипки.
— Вы сами пишете романы, повести, стихи, а какой любимый жанр?
— Естественно, поэзия, ведь в основе художественной литературы любого народа лежит поэзия. У каждого народа есть поговорки, пословицы, присказки, все они написаны в форме стихов, образные, там существуют рифма, ритм. Первые свои стихи я начал писать в четвертом классе, естественно, они были очень наивные. Потом перешел к публицистике, писал статьи. Попробовал себя в драматургии, на сценах театров Татарстана и Башкортостана ставили мои спектакли. У меня публиковались в журналах, выходили отдельными изданиями и повести, и роман, и др. Поэт может во многих жанрах работать, а вот каждый прозаик вряд ли сможет писать стихи. Подобное говорит о том, что поэзия — универсальный жанр, это в первую очередь образное мышление, которое любой жанр украшает. Недавно у меня вышел 7-томник избранных произведений. Первый том состоит полностью из стихов, а в остальных — роман, повести, пьесы, публицистика…
— Многие поэты вашего поколения были певцами коммунизма. Что это — конъюнктура, искренняя вера в идеалы или просто способ выжить?
— И вера тоже, да и время было такое. Каждый человек в своей жизни хотя бы один раз болеет ветрянкой или другой болезнью, вот и мы переболели этим. Потом, идеология являлась сильной, ее вбивали в нас с детства, и немного было тех, кто не верил в это. У меня таких стихов почти что не имелось, есть одно стихотворение под названием «Аппассионата» — это любимое произведение Ленина. Я рос в такой семье: мой отец был убежденным коммунистом, работал председателем колхоза, орденоносец, а вот со стороны матери были люди противоположных взглядов.
Мой дедушка со стороны матери, Нуретдин-бабай, — так называемый кулак, у него была своя мельница, и, когда началось раскулачивание, его всего лишили: отобрали дом, мельницу, лошадь, корову, но он принципиально не вступал в колхоз. Бабаю не давали землю, не разрешали готовить дрова, косить сено, сажать картофель, но он все равно не вступил в колхоз. Не отправили в ссылку, так как он не держал батраков. Кроме того, никто не умел работать на его мельнице, если бы его сослали куда-нибудь, вся деревня осталась бы без нее. Поэтому народ, собравшись, решил семью деда защитить. Он всю жизнь проработал на этой мельнице, выезжал и на шабашки, занимался строительством, был плотником с золотыми руками. Бабай всю жизнь спорил с отцом, говорил, что эта система долго не протянет, что общий корм даже собака не ест, когда-нибудь такому строю придет конец. Отца вызывали в райком, дали даже выговор из-за того, что бабай не вступает в колхоз, а председателем колхоза работал он, его зять и мой отец. Я рос, слушая их споры, а мама моя была религиозной, совершала намаз. С двух сторон говорили вроде бы правильные вещи: будешь стараться, работать, выполнять предписания Аллаха — попадешь в рай; с другой — если будешь порядочным человеком, честно трудиться, то придешь к коммунизму.
«У ТАТАР, НАВЕРНОЕ, ДРАМАТУРГИ БОЛЕЕ-МЕНЕЕ ХОРОШО ПОЛУЧАЮТ»
— Композитор, экс-директор оперного театра Масгут Имашев в интервью «БИЗНЕС Online» рассказывал, что первые лица Татарского обкома не ходили в театр имени Джалиля, в отличие от своих коллег из других областей и республики. А значит, и их подчиненные не жаловали такое искусство. Как это было с литературой и читают ли книги современные руководители Татарстана?
— В советские времена на каждый съезд союза писателей приходил если не первый секретарь обкома КПСС, то, по крайней мере, секретарь по идеологии, завотделом культуры, министры образования, культуры. Внимание к литературе было на всесоюзном уровне. Не знаю, читали ли в обкоме книги, но внимание к литературе существовало серьезное. С одной стороны, интерес имелся, но, с другой, и рамки были очень узкие, чуть что — били по голове: так писать можно, а так нельзя. Вот это было очень неприятно.
При этом тогда союз писателей был как своего рода литературное министерство, ему хорошие финансы выделялись. У нас имелись свои творческие дома во многих уголках СССР — в Подмосковье, в Крыму: неплохо решался материальный вопрос. Если ты издал свою книгу, у тебя появлялась возможность, не думая ни о чем, работать над новым произведением. Гонорары были как минимум в несколько раз больше, чем сегодня.
— Что касается современных гонораров, можно ли на них содержать семью и есть ли сегодня такие татарские писатели, у кого это основной источник дохода?
— Есть русские, в основном московские, писатели, кто неплохо зарабатывает, а у татар, наверное, драматурги более-менее хорошо получают, если, конечно, их пьесы ставятся на сцене. Есть некоторые прозаики, допустим, Зифа Кадырова, ее произведения активно читают. Но завидовать ей не стоит, так как она сама находит деньги, издает и распространяет свои книги — это дело нелегкое.
Во времена Советского Союза существовали специальные организации, занимавшиеся распространением книг, у нас — «Таткниготорг». Тогда в каждом городе, райцентре были книжные магазины, в Казани — около десятка. Сейчас же на улице Баумана есть маленький магазинчик, в ГУМе открылся один, а в остальных магазинах татарская литература представлена максимум одной полкой. Система распространения татарской книги сейчас в очень плачевном состоянии. Единственная сохранившаяся система сосредоточения книг — это система библиотек, у нас во всех библиотеках есть татарская литература. Так как государство приняло очень хорошее решение: 75 процентов книг, изданных в Татарском книжном издательстве, напрямую поступают в библиотеки; 10 процентов — в библиотеки, расположенные за пределами республики, и татарские национальные организации. Оставшиеся 15 процентов тиража идут на продажу. Это очень хорошее решение.
— В советские годы писатели жаловались на цензуру, сейчас ее нет, но недостаточно и поддержки государства…
— Цензура, конечно, ставила много препятствий для творческого человека, но вместе с тем хочу подчеркнуть ее положительную сторону: из-за того, что свою мысль нельзя было выразить напрямую, старались писать эзоповым языком, с помощью образов, это требует большого мастерства, обогащает поэзию. Но я никак не защищаю цензуру, из-за нее очень много произведений не было в свое время издано, будь то у Аяза Гилязова или Амирхана Еники, про Гаяза Исхаки и не говорю. Даже Тукая не всего публиковали, например, последние строки знаменитой песни «Туган тел», где говорится о Боге.
Я это ощутил и на личном примере. В 1985 году побывал в Афганистане в качестве писателя, члена правления союза писателей СССР, искал там наших земляков-воинов, был на приеме у Бабрака Кармаля, ездил по стране, имел беседы с деятелями культуры Афганистана, нашими солдатами и офицерами, такую возможность мне предоставили. Послом СССР в этой стране тогда являлся наш земляк, бывший руководитель республики Фикрят Табеев. По приезде в Казань написал документальную повесть, в которой рассказывалось об увиденном. Но она бесследно исчезла, видимо, нельзя было публиковать, ведь там шла война. Я отнес ее в Татарское книжное издательство, ее передали в Главлит — эта организация как раз и занималась цензурой. И на этом все…
— То есть вам ничего не осталось…
— Абсолютно ничего, но я все написанное до сих пор помню, сейчас у меня времени для творчества стало больше, возможно, восстановлю в памяти, напишу, уже используя современные возможности.
— С кем из руководителей республики вы наиболее тесно общались?
— Наиболее тесно я общался с Мансуром Хасановым, он был первым заместителем председателя совета министров ТАССР, потом стал первым президентом академии наук РТ. Мансур Хасанович курировал вопросы культуры и образования, очень хорошо разбирался в литературе, искусстве, являлся доктором филологических наук, общение с ним было очень продуктивным, результативным, он имел право выносить решения. Если заходишь к Хасанову с какой-то проблемой, он не отпускал тебя с пустыми руками, старался помочь. Будучи директором республиканской научной библиотеки имени Владимира Ильича Ленина, я захотел поменять ее статус на Национальную библиотеку и первым делом обратился к Хасанову. Он после долгих раздумий одобрил — возможно, тогда это было непросто. Мы стали первой библиотекой в Советском Союзе, получившей статус национальной. Он так же помогал нам с получением зданий, помещений, другие вопросы решал.
«ХОККЕЙ СМОТРЮ, ОСОБЕННО МАТЧИ, КОГДА ИГРАЕТ ЭМИЛЬ»
— Как еще собираетесь воспользоваться появившимся свободным временем, есть ли творческие планы?
— Писатель не может не творить, если несколько дней не пишу, то какой-то дискомфорт ощущаю, перестаю себя любить, ночью плохо сплю. Очень много материала, сейчас пишу одно произведение — какое оно, говорить конкретно пока не хочу. Потом, я за 30 лет работы в парламенте очень много видел всего интересного: времена, когда принимали Декларацию, Конституцию, сотни законов и постановлений; когда подписывался договор о разграничении полномочий с Москвой, шли переговоры, я вел дневник, все помню, у меня архивных материалов предостаточно. Тесно общался с депутатами Госдумы, председателями комитетов, например с Балыхиным, Никоновым. Думаю написать про это книгу, возможно, будет, скажем так, полупублицистика.
Потом, к нам очень много зарубежных делегаций приезжало. Мне часто приходилось общаться с нынешним министром иностранных дел Турции Мевлютом Чавушоглу, с Экмеледдином Ихсаноглу — бывшим генеральным секретарем организации исламского сотрудничества, который часто приезжал в Казань. Я его сопровождал, знаю его взгляды на мир. У меня много друзей за рубежом, например Надир Давлет — татарский профессор из Турции. В Америке есть приятели, тесно общался с Рифатом Таби, тоже профессором Нью-Йоркского технологического университета.
В Казани приходилось довольно часто беседовать с руководителями республики, а также с депутатами, министрами. Если смогу написать, то это будет очень дорогая для меня книга… Есть у меня пьесы, которые начал создавать, и другие творческие планы. Сейчас я потихоньку адаптируюсь, приспосабливаюсь к новым условиям жизни, оказывается, и так можно активно жить. Говорят же: есть ли жизнь на Марсе? У меня тоже спрашивают, какова жизнь после депутатства. Оказывается, она есть и по-своему интересна.
— А спортом интересуетесь? Ведь, как известно, ваша внучка вышла замуж за экс-вратаря хоккейного клуба «Ак Барс» Эмиля Гарипова, он сейчас прекрасно сыграл за свой «Авангард» против «Барсов».
— Я больше люблю виды спорта, близкие к искусству: художественную гимнастику, фигурное катание. Футбол, хоккей смотрю, когда проходят важные матчи — чемпионаты мира, Олимпийские игры. Спорт я люблю, еще в школе вместе со своим односельчанином, одноклассником Алмазом Хамзиным, увлекались борьбой, лыжами, занимали первые места по району, на Сабантуе становились батырами. У нас на уроках физкультуры очень хорошо была поставлена борьба куреш. Учитель физкультуры являлся мастером спорта.
Хоккей смотрю, особенно матчи, когда участвует Эмиль. Он сейчас в «Авангарде» играет, пока они идут в лидерах своей группы. Мне Эмиль прежде всего нравится как человек, он соблюдает религиозные обряды, знает постулаты ислама довольно хорошо. Вообще, нынешняя молодежь не просто совершает обряды, читает намаз, а знает религию глубоко, изучает ее. Мне нравится, что он по-татарски говорит, любит свой народ, его культуру, историю, традиции, оставаясь при этом уважительным ко всем народам. Я почитаю его не только как профессионала в своем деле, а также высоко ценю его духовный, внутренний мир.
— Говорят, что татарин — это не тот, у кого предки татары, а у кого внуки татары…
— У меня, слава Аллаху, с этим все хорошо, у нас в семье сейчас не только внучки, но и правнук есть. 2 марта ему исполняется 6 лет. Амир не хуже, чем я, для своего возраста разговаривает по-татарски. Знает русский язык, изучает английский. Нам в свое время не довелось в школе глубоко изучать иностранные языки, поэтому я мечтал, если появятся дети, внуки, то они должны знать несколько языков.
Просмотров: 704