Шагнуть за рамки собственного века

Немалое количество уроженцев земли самарской и подростков, проведших на ней юношеские годы, стало со временем известными людьми. Одни из них проявили чудеса храбрости и стойкости на поле брани, другие добились высот мастерства и признания на мирном поприще. В предыдущих номерах журнала мы поведали о некоторых из них – Героях Советского Союза и полных кавалерах ордена Славы, Героях Социалистического Труда. А теперь хотим рассказать о представителях творческих профессий, к которым относятся писатели и поэты. Их труды – в виде книг – как корабли мысли странствуют по волнам веков, стартовав от собственного столетия. И подобных «корабелов» также «ковал» Самарский край.

 А как ковал? Для ответа на этот вопрос колесо истории придется раскрутить в обратную сторону – до начала богатого на переломные события XX века. Почти сто лет тому назад, а точнее в 1921 году, в Самаре открылся татаро-башкирский педагогический техникум, обосновавшийся в здании по ул. Уральской, 144 (ныне – ул. Братьев Коростелевых), которое на протяжении шести последних лет самодержавия принадлежало Самарскому губернскому попечительству детских приютов. Дебютный год техникум действовал в статусе педагогических курсов, и именно тогда их слушателями стали герои этой статьи: 15-летний татарский паренек Касим Фатхутдинов и 16-летняя башкирка Хадия Ильясова. Еще в комсомольском возрасте первый из них увидит напечатанным cборник своих стихов под названием «Тальянка», а вторая опубликует повесть «Айбика», которая принесет ей известность. Это будут не стартовые, а заметные шаги на литературном поприще Демьяна Фатхи и Хадии Давлетшиной. 

Их детство и отрочество прошли по схожему сценарию: появление на свет в семьях бедняков, среди родственников которых были муллы; ранняя кончина отцов, испытание голодом, холодом и тяжелым трудом, получение начального образования. На малой родине Касыма – деревне Татарский Калмаюр Коровинской волости Ставропольского уезда Самарской губернии (ныне – Чердаклинского района Ульяновской области) – в 1910 году было три татарских школы. Мальчик пас чужой скот, батрачил у местных баев и учился в школе. Он любил читать книги и играть на скрипке, пробовал писать стихи и петь не на публике. А еще Касим был неплохим чтецом стихотворений. Зная это, его отец, Фатхутдин абый, перед кончиной захотел еще раз насладиться умением сына декламировать, но того, к сожалению, не оказалось дома. Позже парень по этому поводу очень переживал.

Всерьез поэзией он занялся в Самарском татаро-башкирском педтехникуме, а первые его стихотворения и переводы увидели свет в стенной газете «Учащийся» этого заведения. Причем сокурсники, размещая в ней творения Фатхутдинова, решили как-то подписывать их не длинной фамилией автора, а коротко – Д.Фатхи. Когда же в стенгазете появлялись переведенные им на татарский язык стихи Д.Бедного, члены редколлегии делали приписку: перевод Демьяна Фатхи. Наш герой этому не воспротивился, сказав лишь: «Озоруете!», и в 1925 году история с псевдонимом получила развитие: на одном из открытых комсомольских собраний учащихся было решено дать инициалу «Д» официальную расшифровку– Демьян.

Это имя выбрали под впечатлением бурной творческой деятельности Ефима Придворова, который еще студентом был охвачен революционными настроениями от событий 1905-1907 годов и, встав на сторону большевиков, часто печатался в их газете «Правда» под псевдонимом «Демьян Бедный». В 1917 году он активно выступал на страницах их изданий с памфлетами, эпиграммами и пародиями, а в период гражданской войны постоянно находился на фронте, создавая злободневные стихи и песни, частушки и поэтические листовки, которые сбрасывались с аэропланов во вражеские окопы.Известны случаи, когда отдельные белогвардейцы после чтения демьяновских стихов переходили на сторону Красной Армии. Когда же Касим учился в Самаре, Бедный разъезжал по заводам и стройкам, постоянно выступая перед рабочими со стихотворениями, агитирующими в пользу новой жизни, за борьбу с пережитками прошлого. А пресса и молва разносили вести о его встречах и стихах.

Это производило сильное впечатление на начинающих литераторов, и когда Демьян Фатхи приезжал на каникулы в родную деревню, он собирал молодежь и читал свои стихи, рассказывал о поэтах, в том числе о старшем Демьяне, об интересных книгах, участвовал в проведении вечеров художественной самодеятельности.

После окончания техникума в 1926 году Касим уехал в Казань и поступил учиться на рабфак, планируя, видимо последующее получение образования в институте. А вот Хадия Ильясова обучение в упомянутом техникуме не завершила. До выезда в губернскую столицу уроженка деревни Хасаново (Хасяново) Имилеевской волости Николаевского уезда Самарской губернии (ныне – поселок Хасьяново Большечерниговского района Самарской области) сначала усердно занималась в сельском медресе, а в 1918 году пошла в пятый (последний) класс советской школы первой ступени, открытой в их деревне после революции, и в числе первых башкирок стала комсомолкой. Затем по совету педагогов-коммунистов прослушала краткосрочные курсы по подготовке учительских кадров и с осени 1920 года начала трудиться учительницей в соседней деревне Денгизбаево.

Это позволяло ей как старшей дочери, ставшей главой семьи, хоть как-то содержать оглохшую после тифа маму и трех малолетних братьев-сестер. Помимо работы в школе приходилось еще управляться с домашним хозяйством. Но такую и без того тяжелую жизнь два обстоятельства делали просто-напросто невозможной. Пугачевский уезд, ранее называвшийся Николаевским, в 1921-22 годах считался эпицентром голода и ареной самых жестоких боев самарских и саратовских частей особого назначения (ЧОН) с бандами. Из этого уезда, выжженного степным солнцем и лежавшего вдали от крупных центров и железнодорожных узлов, поступило большинство фотографий людоедов.

Вот что говорил председатель комитета взаимопомощи Имилеевской волости Самарской губернии Якуп Галиев на заседании волисполкома 14 января 1922 г.: «…голодовка настолько развилось, что люди ходят с опухшими физиономиями с помутневшими глазами, не знаю со звериными, не знаю лишенными рассудка, и плачут, и озираются, и все просят одно поесть, так как съели кошек и собак, и уже действительно едят мертвые тела, так как на днях только привезли в волостной совет останки тела человека и факт выяснен, съеден такими же людьми, но какие принять меры придумать нет возможности, выход один нужно накормить, но кормить нечем…».

Что касается бандитов, то им удалось взять даже уездный город Пугачев (до 11 ноября 1918 года он носил название Николаевск)и разграбить его. А масштабы терроризации сельского населения и преследования представителей советской власти, в том числе учителей, были запредельные. Однажды нагрянувшая в Денгизбаево банда разыскивала именно Хадию, поскольку и до нее дошла весть о том, что молодая учительница не просто много знает, но с большим желанием просвещает всех сельчан и даже нашла понимание у местного муллы. который разрешил ей в одной из комнат своего дома проводить вечера с исполнением стихов, песен и постановкой мини-спектаклей. Комсомолке удалось спастись от неминуемой гибели, спрятавшись в подвале дома, хозяин которого не особо радел за советскую власть.

После этого местные руководители, стремясь уберечь талантливую девушку от опасности, направили ее в татаро-башкирский педагогический техникум и велели найти в Самаре земляка Губая Давлетшина, который может помочь ей, владеющей только родной речью, не потеряться в русскоязычной среде. Учащаяся техникума Ямиля Исламгазина вспоминала первую встречу с Ильясовой, пришедшей в общежитие техникума в поисках Г.Давлетшина: «Передо мной стояла изумительной красоты подросток-девушка с живыми лучистыми глазами».

Ей удалось найти искомого земляка из деревни Ташбулат-Кустьяново родной Имилеевской волости (ныне –  д. Таш-Кустьяново Большеглушицкого района Самарской области), стихи которого она читала в местной газете и знала о его боевых действиях во главе одного из отрядов ЧОН. В Самаре он появился почти в одно время с Хадией, прибыв из Пугачева, где работал заведующим татаро-башкирской секцией уездного отдела народного образования, одновременно являясь членом укома РКП(б). Этим же Губай (Губайдулла) Киреевич (Давлеткиреевич) занялся в губернском отделе народного образования, став инструктором по татаро-башкирским школам, и губкоме РКП(б), где возглавил татаро-башкирскую секцию (по совместительству).

Он помог девушке приступить к учебе в техникуме и продолжил поддерживать с ней дружеские отношения, которые в начале 1922 года переросли в супружеские. Хадия жила в атмосфере семейного счастья и с упоением училась, стараясь при этом как можно быстрее овладеть русским языком. Вскоре к ней переехали мать и братья Хадият с Сибагатом. Но через несколько месяцев мужа перевели на работу в Москву – заведующим отделом печати татарско-башкирского бюро при ЦК РКП(б), а осенью следующего года, по просьбе Башкирского обкома партии, – в Уфу, где он в течение 20-х годов работал заведующим Академцентром при Башнаркомпросе, заместителем наркома просвещения республики, заведующим отделом печати Башкирского обкома РКП(б), главным редактором Башиздата и продолжал при этом публиковать свои рассказы и повести.

Супруга отправилась следом за ним, и с Самарой пришлось расстаться. В 1923 году у Давлетшиных появился сын Булат, но родился он слабым и умер в малолетстве. 19-летняя Хадия поступила в Уфе на рабфак, однако через год прекратила учебу из-за туберкулеза. В 1926-27 гг. она была педагогом-воспитателем в детском доме №1 им. Ш.А. Худайбердина, из которого тоже пришлось уйти в связи с обострением болезни легких. После этих неудачных попыток регулярно учиться и трудиться Давлетшина решила работать над собой самостоятельно. С одобрения мужаона начала писать стихи и рассказы. В 1926 году в газете «Башҡортостан йәштәре» («Молодежь Башкортостана») публикуется первый ее рассказ «Һылыуҡай-пионерка» («Пионерка Хылукай»).

Творческой работе не мешало даже то, что уфимская квартира Давлетшиных была всегда полна народа. Самарская башкирка Ф.Х. Мустафина, 16 лет возглавлявшая министерство просвещения Башкирской АССР, вспоминала, что порой дом этих супругов напоминал общежитие или интернат – в нем одновременно обитало несколько человек, в основном подростков, которые нуждались в жилье и человеческой теплоте. Среди них была и взятая из детдома девочка Асия, двоюродная сестра Губая по отцу, которая жила у Давлетшиных пять лет.

В 1931 году увидела свет упомянутая выше повесть Хадии «Айбикә» («Айбика»), и тогда же ее приняли в ряды Башкирской ассоциации пролетарских писателей. А другой наш герой – Д.Фатхи – вступил в Татарскую ассоциацию пролетарских писателей (ТАПП) чуть раньше, а именно в конце 20-х годов. Тогда в ТАССР действовали Организация татарских советских писателей и ТАПП, между которыми были творческие и идейные разногласия.

ТАПП, копируя подходы «старшик» товарищей из РАПП, делила писателей на: пролетарских, крестьянских и попутчиков. Неугодным мастерам пера доставались ярлыки («внутренний эмигрант», «певец кулацких настроений») и литературные суды. У рапповцев, например, к попутчикам были отнесены М.Горький, А.Н. Толстой, Л.М. Леонов, М.М. Пришвин, К.А. Федин. Что касается Касима Фатхутдинова, то он твердо проходил как пролетарский писатель, стихи которого отражали неуклонность и масштабность позитивных перемен в СССР.

Под выбранным в Самаре псевдонимом «Демьян Фатхи» он печатает свои стихи в казанских журналах «Безнең юл» («Наш путь»), «Яналиф» («Новый алфавит») и газете «Кызыл Татарстан» («Красный Татарстан»), входит в актив некоторых СМИ, участвует в литературных вечерах, которые устраивались на рабфаке. Кроме названного ранее первого сборника стихов у него в столице республики выходит рассказ «Бояр урманында» («В лесах боярина»), а в Москве – сборник стихотворений «Металл тавышлары» («Звон металла»). Популярный тогда лозунг – решительно повести борьбу за «демьянизацию» (т.е. политизацию) советской литературы – лично Касимом был давно реализован, ведь он в творчестве подражал Демьяну Бедному.

Можно предположить, что, когда в стране началась кампания чисток творческих организаций от буржуазных элементов, Д.Фатхи по этому поводу особо не переживал – все-таки пролетарский поэт. Осенью 1930 года внутри ТАПП первые такие чистки состоялись. Из 52 писателей, чьи идеологические точки зрения и творчество были проверены, десятерых исключили из ассоциации и некоторых других – строго предупредили. В число исключенных попал Демьян Фатхи, поскольку обнаружилось, что в его роду был мулла, а молодой литератор данный факт скрыл. Правда, решение «чистящая» комиссия сформулировала иначе: за отказ выполнять общественные поручения и перегибы. Согласитесь, что первая часть фразы «не тянет» на изгнание из ТАПП, но слово «перегибы» во все времена грозило большими неприятностями.

И хотя эту ассоциацию в апреле 1932 года распустят, карусель осуждений в писательских организациях будет набирать обороты на фоне склок и пересудов. Под видом анализа творчества попросту сводились личные счеты, вследствие чего литературно-общественная атмосфера в Казани стала нездоровой. Некоторым писателям и литературным критикам придется пройти через «чистилище» лагерей, а то и вовсе лишиться жизни. Как пишет Л.Хамидуллин в книге «Зарницы на горизонте», не дожидаясь дальнейших преследований, «непоседа поэт Демьян Фатхи» вынужден был искать счастья в далекой Сибири. Там он провел порядка восьми лет, трудясь на разных предприятиях рабочим, не забывающим и про литературное творчество.

А вот по судьбе Дапвлетшиных каток репрессий пройдется очень жестко. Хотя первая половина 30-х складывалась для них весьма успешно. Губаю эфенди наконец-таки разрешили обучение в Москве, и с сентября 1930 года он – слушатель литературного отделения Института Красной профессуры (ИКП), точнее – ИКП литературы. Хадия же стала в столице студенткой недавно открывшегося Редакционно-издательского института, одной из задач которого была подготовка литературных редакторов. Она начала работу над романом-эпопеей о переломных событиях в жизни своего народа в первой четверти XX века на примере башкир Самарской губернии. Роман сей позже получит название «Ырғыз» («Иргиз»). В ее дневнике появляется фраза, датированная 1932 годом: «Бедняк-башкир и в классовых боях не жалел жизни, проливал кровь. Не показать этого молодежи будет большим преступлением». Тогда же издается повесть нашей героини «Башаҡтар тулҡыны» («Волны колосьев»). Но доучиться в московских вузах ни ей, ни мужу не пришлось, поскольку весной 1933 года Башкирский обком ВКП(б) назначил Г.К. Давлетшина начальником политотдела Зилаирского зерносовхоза имени 10-летия БАССР.  

Супруги прибыли в хозяйство, первые труженики которого в 1929 году поднимали целину в Баймакском районе. Среди них было много самарских башкир, переехавших в конце 20-х годов на историческую родину благодаря усилиям Губая эфенди, бывшего в том десятилетии уполномоченным по переселению башкир Пугачевского уезда Самарской губернии в БАССР, и ряда его коллег.

Новый начальник политотдела сумел наладить партийную деятельность, направленную на обеспечение выполнения плановых показателей и улучшение всех сторон жизни рабочих совхоза и их детей. В частности, ныне действующая школа с. Ургаза муниципального района Баймакский датой своего основания считает октябрь 1933 года, когда политотдел зерносовхоза переместил учебное заведение на Центральную усадьбу хозяйства (до этого школа располагалась в хуторе Ново-Яковлевском). Дело в том, что перед приездом Давлетшиных состоялось решение о закрытии этого хутора, жители которого отказались работать в колхозе и совхозе, предпочтя быть единоличниками. Поскольку их выезд затягивался, Губай эфенди взял и перевел школу в совхоз, чтобы дети рабочих не попали под влияние «чуждых элементов».

Он и в дальнейшем много внимания уделял школе. Следующим летом был организован пионерский лагерь на реке Урал, начал издаваться литературный журнал «Юность», а позже открылся клуб с четырьмя кружками. Пионеров привлекали к охране хлебных полей, так они не «идут на сделку о продаже зерна и на продажу хлеба на водку». Известная своей искренней расположенностью к общению с детьми Хадия ханум тоже часто общалась с учениками и участвовала в разных школьных мероприятиях. Бывшая местная пионервожатая и учительница З.Г. Мунасипова вспоминала: «Супруги Давлетшины были очень интеллигентными и общительными людьми. Неоднократно посещали школу и интересовались пионерскими делами».

У Хадии Лутфулловны была в хозяйстве и постоянная работа – литературный сотрудник политотдельской газеты «Иген фабрикаһы» («Зерновая фабрика»), в которой она публиковала материалы о местных тружениках. Так, в очерке «Непобедимые батыры» речь шла о трактористах Зилаирского совхоза, которые, несмотря на зимнюю стихию, смогли спасти перевозимое зерно. Ее плодотворная творческая деятельность приводит к появлению повести «Ялҡынлы йылдар» («Пламенные годы»), стихов и рассказов. В зерносовхозе писательница продолжила сбор материала для романа «Иргиз», беседуя с земляками, переехавшими сюда из Пугачевского уезда.

В 1934 году она вместе с мужем участвовала в работе I съезда писателей СССР, где, наконец, смогла познакомиться со своим «литературным отцом» – Максимом Горьким. С его произведениями Хадия соприкоснулась в самарском педтехникуме. «На русском языке,–вспоминала она, –я прочитала сначала роман Горького «Мать»… Но я и сейчас восхищаюсь впечатлением, оставленным тогда «Матерью», ее созвучностью моим чувствам, ярким воздействием на меня образов романа». Такое восприятие произведения и благословение супруга подтолкнули Давлетшину к написанию первого рассказа.

Весной 1935 года она следом за Губаем Киреевичем переехала в Уфу, поскольку того назначили директором Башкирского государственногопедагогического института имени К.А. Тимирязева (БГПИ). Но уже с конца осени он трудится в должности наркома просвещенияреспублики. Этот год памятен супругам еще тем, что они стали членамиСоюза писателей Башкирской АССР. Тогда же Хадия предприняла еще одну попытку получить высшее образование и поступила на факультет языка и литературы БГПИ (ныне – БашГУ).

30-летняя студентка училась только на «отлично» и охотно занималась общественной работой, несмотря на проблемы со здоровьем, вынуждавшим часто проходить курсы лечения в медицинских учреждениях. Ее избрали депутатом Ленинского районного Совета депутатов трудящихся г. Уфы, а позже – делегатом Х съезда Советов БАССР, который в июне 1937 года принял новую Конституцию республики. Годом ранее Хадию командировали в Минск для участия в работе III пленума правления Союза писателей СССР, который был посвящен вопросам поэзии, но стал событием большого общественно-политического значения. Этому способствовали выбор места проведения писательского форума, состав его участников, представлявших, по существу, все национальные отряды советской литературы, а также доклады, вынесенные на обсуждение (о советской поэзии, о белорусской и башкирской литературах, о поэзии Украины и т.д.). Недаром эту встречу назвали «пленумом дружбы».

Не забыта студенткой и творческая деятельность. Давлетшина продолжала писать рассказы, которые вышли отдельным сборником. Эта книга под названием «Хикәйәләр» (Сборник рассказов), изданная в Уфе в 1935 году, стала последним произведением, напечатанным при жизни писательницы. Отметим, что и опубликованные годом позже отдельные главы неоконченного романа ее мужа «Коммуна» тоже закрыли прижизненный список его литературных трудов.

Счастливый период жизни для четы Давлетшиных закончился в феврале 1937 года, когда Губайдуллу Давлеткиреевича сняли с должности за «отсутствие у него политической заостренности в руководстве Наркомпросом, за плохое руководство системой». Затем весной его обвинили в бытовом разложении и исключили из партии, а в предпоследний летний день арестовали и отправили во внутреннюю тюрьму НКВД г. Уфы. Несмотря на то, что обвинение Губаю абый будет предъявлено только через десять месяцев, его жену-третькурсницу уже в сентябре 1937 года исключили из института как супругу «изменника Родины».

Как вести себя в этой ситуации молодой женщине, когда непонятно за что арестовали любимого человека, когда в очередной раз не удалось завершить обучение в учебном заведении, когда, скорей всего, придется поставить крест на мечте – «что одна из моих книг дойдет до Кремля – до И.В. Сталина, и он подержит ее в руках, улыбаясь с одобрением». Наиболее вероятными могли быть несколько вариантов поведения: уйти в прострацию, замкнуться в себе, плакаться всем о судьбе-злодейке, публично отречься от мужа, завершить существование в этом мире…

Но Хадия Лутфулловна выбрала свой заслуживающий уважения вариант – продолжать депутатскую деятельность, несмотря даже на то, что ее обращение как члена Ленинского райсовета депутатов трудящихся в Башсовнарком по поводу исключения из вуза осталось без ответа. Она занялась организацией кружков в квартирах по изучению «Положения о выборах в Верховный Совет». Возвращаясь 20 октября 1937 года после успешного отчета перед комиссией о результатах поквартирной проработки с жителями своего района названного «Положения», Давлетшина на пороге дома встретила сотрудников НКВД, которые, предъявив ордер на арест, препроводили ее в предварительный изоляторУфимской тюрьмы. Писательницу обвинили в том, что, зная о контрреволюционной деятельности мужа, она не донесла об этом в соответствующие государственные органы. Однако на допросах арестованная с предъявленным ей обвинением не согласилась и виновной себя, а также мужа не признавала.

Приговор супругу объявили только 10 июля 1938 года, в соответствии с которым он «с 1923 года являлся участником к/р буржуазно-националистической, а впоследствии – террористической организации, действовавшей на территории Башкирской АССР», и поэтому по четырем пунктам «расстрельной» 58-й статьи Уголовного Кодекса РСФСР его приговорили к высшей мере наказания. В тот же день приговор был приведен в исполнение.

После этого получило движение и дело Х.Давлетшиной, проведшей 13 месяцев в камере изолятора, которая была рассчитана на десять человек, но в ней обитало 40 женщин. Спать им приходилось «валетом» – на кроватях и под ними, меняясь местами за ночь несколько раз. Предел мечтаний – дождаться своей очереди на размещение у двери или окошка, где в щелочки иногда проникали струйки свежего воздуха.

Через 12 дней после расстрела мужа дело писательницы ушло в Москву, и 14 сентября 1938 года Особое совещание при наркоме внутренних дел СССР вынесло постановление: «Давлетшину Хадию Лутфулловну как члена семьи изменника Родины заключить в исправительно-трудовой лагерь сроком на ПЯТЬ лет, сч. срок с 20/XI.37. Дело сдать в архив». В середине ноября она «первым отходящим этапом направлена в город Потьма в распоряжение Управления Темниковского исправительно-трудового лагеря НКВД для отбывания наказания в спецотделении лагеря». За неделю до Нового, 1939-го, года началось лагерное существование Хадии ханум в Мордовии.

А что в том десятилетии делал во глубине сибирских руд выпускник самарского педтехникума Д.Фатхи? Он работал в разных регионах Дальнего Востока, став своим на рудниках и приисках. В 1934 году разошелся с женой Гайшой, с которой не имел общих детей. Среди его творческих произведений этого периода о Сибири следует отметить поэму «Алтын тайга трагедиясеннән» (Трагедия «Золотая тайга»), написанную в 1939-1940 гг. о тяжелой жизни сибирских шахтеров, которые добывали золото в дореволюционной России и забастовали весной 1912 года на приисках Ленского золотопромышленного товарищества. Событие это известно многим еще со школьной поры под названием ЛЕНСКИЙ РАССТРЕЛ.

Отметим, что золото там не мыли, как это описывается у Джека Лондона, а добывали, в основном, шахтным способом в условиях вечной мерзлоты. Ледник приходилось разогревать кострами, а талую воду откачивать. Работавшие по колено в воде горняки после смены шли в сырой робе по морозу несколько километров до бараков, что часто приводило к заболеваниям и смертям. Вот как это описывает Фатхи: «Холодно очень! Промерзла планета,/ В недра ее запах смерти проник;/ Коль ты рискнешь, невзирая на это,/ В подлинный ад опуститься на миг…// Рубит горняк землю там ледяную./ Капельки пота под ноги летят,/ Руки не держат кайло ни в какую,/ Камни на бой сей с ухмылкой глядят».

Не лучше были условия проживания и пропитания рабочих: «Увидев то, чем нас кормили,/ Шакал бы нос отворотил./ Ну а в барак, в котором жили,/ И черт бездомный б не ступил». С тухлого мяса забастовка и началась. К середине марта число бастующих превысило 6 тысяч человек, причем среди них было порядка шестисот татар, уговаривать которых прибыл мулла. Но в ответ он услышал: «На праздник мусульман идем с любовью,/ Словам внимаем, сказанным имамом./ Но нашей жизни обсуждать условья/ Пойдем мы ныне только за Иваном!»

Арест руководителей забастовки привел к шествию рабочих, по которым открыли огонь солдаты. Было много убитых и раненых, отсюда и название поэмы нашего героя, которую в 1957 году включили в «Антологию татарской поэзии».

Кроме этого Касим эфенди написал много стихов о природе и красотах азиатской части страны. Занимался он и переводами на татарский язык. Например, перевел книгу А.А. Дернова-Ярмоленко «Беседы с родителями о малом ребенке», изданную в 1933 году. По словам родной сестры поэта Марьям Фатхуллиной, он еще подготовил роман «Минем нәселем» («Мое поколение»), текст которого ей читал. А вообще при жизни поэта, прозаика и переводчика у него вышло семь книг.

Перед Великой Отечественной войной Демьян Фатхи приехал в Зеленодольск, где трудился рабочим на одном из заводов. А с первых дней военного лихолетья он ушел на фронт. Минометчик Фатхутдинов участвовал в боях на Сталинградском фронте, форсировал Дон и Северский Донец, был трижды ранен. В минуты затишья он занимался любимым делом – писал стихи, но, конечно, не в том количестве, как в 20-е и 30-е годы. Вернувшись в строй после очередного ранения, Касим констатирует: «Уж три реки страны преодолели,/ Кровь проливал при этом без конца./ В лучах мечты и храбрости идеи/ Смотрю на Днепр с берега Донца.// Стрельба взвилась, и не до писем стало,/ К рукам прилип родимый миномет./ И нет в письме обрыва! Слов немало/ В него вставляет мин моих полет».

Фронтовое стихотворение поэта «Атыш тынган минутларда» («В минуты затишья») опубликовала 23 августа 1943 года газета «Кызыл Татарстан»: «Стрельба затихла вечером, и снова/ Пишу в Казань, соскучившись о ней./ Встречай письмо простого рядового/ И присылай ответ мне поскорей!». Возможно, были у Касима и более поздние произведения, но после 22 октября 1943 года фронтовые «треугольники» он, по словам брата Камиля, перестал высылать. На основании этого и двух литературных публикаций 1956 года Чердаклинский райвоенком в именном списке безвозвратных потерь личного состава военнообязанных в годы войны делает в августе 1957 года приписку: «проп. б/в XI.43». Центральный архив Министерства обороны показывает другую дату выбытия Фатхутдинова Демьяна (так он записан в документах военного времени) – __.10.1943.

Но все источники, указывая место гибели нашего героя, утверждают, что это произошло в боях под рабочим поселком Кантемировка Воронежской области. Однако его освободили от немецких и итальянских войск в декабре 1942 года. Что касается территории Кантемировского района, то она была полностью очищена от захватчиков 15 января 1943 года, а вся область – через 18 дней. Получается, что на воронежской земле Д.Фатхи погибнуть не мог. А осенью бои шли на Украине, и в некоторых из них Касим, судя по его стихам, участвовал. Стало быть, место его гибели находится где-то там.

А наша героиня Хадия ханум к этому времени уже год как была освобождена, поскольку закончился полный срок ее наказания. В лагере она, борясь с частыми обострениями болезни, работала вышивальщицей цветных купонов для мужских сорочек и выполняла по две-три нормы. Портрет стахановки Давлетшиной висел на Доске почета, а заключенные отмечали ее редкий оптимизм. В лагере у писательницы окончательно вызрел и выстроился план будущего романа «Иргиз».

Уфимская квартира Давлетшиных была давно занята другими людьми, и Хадию Лутфулловну приютила Рахиля – жена самарского башкира, писателя Б.Х. Хасанова (Башара Хасана), арестованного как «враг народа». Она, проживая в комнатенке с четырьмя малыми детьми, ранее нашла в ней место для мамы давней приятельницы, а потом и для нее самой. Хадии удалось устроиться ночным сторожем на сельскохозяйственную опытную станцию, что позволило не умереть с голода и продолжить написание романа. Ее мать Гульявгар (Гульгаухар) апа позже вспоминала: «Хадия вернулась из заключения изменившаяся, физически слабая и больная. И поэтому я была потрясена, когда узнала, что она готова тут же продолжать работу над книгой».

Правда, по хронологии исследователя М.М. Маннапова, опытная станция стала вторым местом трудовой деятельности Хадии ханум после выхода из лагеря. А в 1942–1944 гг. она была вязальщицей-надомницей в артели вязания чулок при городском продовольственном отделе г. Стерлитамака. Функции ночного сторожа на сельхозстанции писательница исполняла в 1944-1945 годах. В год Победы Давлетшина вышла замуж за самарского башкира З.С. Сафина, с которым была знакома по работе в Зилаирском зерносовхозе. Отслужившего почти весь период войны в Туркмении Зайнуллу Сафича назначили директором Сулеинской межрайбазы Башпотребсоюза, и он вместе с женой отбыл на станцию Сулея Челябинской области. Затем супруги два года жили в с. Верхние Киги Кигинского района БАССР в связи с очередным назначением мужа, а в 1951 году переехали в г. Бирск.

Здесь Хадия апа работала ночным сторожем местного педагогического института и уборщицей в городской бане. Казалось бы, муж, ставший в этом городе заведующим яичной базой Башпотребсоюза, мог устроить ее на более подходящую работу. Но на писательнице стояло клеймо «член семьи изменника Родины» («ЧСИР»), и поэтому иные должности были вне досягаемости.

Переезды и перемены рабочих мест не могли ослабить нацеленность Давлетшиной на завершение романа. В центральной районной библиотеке Бирска эту худощаво-болезненную, плохо одетую женщину запомнили как скромную, внимательную, культурную читательницу, которая всегда заказывала серьезные книги по истории Башкирии, октябрьской революции и гражданской войны, а также «толстые» журналы. Она и накапливала материал, и писала, стараясь не расходовать время попусту, так как хронический туберкулез в ее легких развивался катастрофически быстро.

В Бирске наша героиня завершила работу над своим романом, а после прочтения его рецензентами отреагировала на их критические замечания, внеся в текст некоторые изменения. Но ни этот труд под первоначальным названием «По долинам Иргиза», ни отдельные его главы, ни написанные также ей рассказы издательства печатать не хотели. Схожую позицию заняла редакция журнала «Литературный Башкортостан». Правление Союза писателей БАССР не спешило восстанавливать ее в членах этой организации, а в обкоме КПСС с Хадией Лутфулловной беседовать никто не хотел. Знакомые мастера пера при встрече на улицах Уфы либо «не узнавали» ее, либо поспешно переходили на другую сторону. Причина та же самая – ЧСИР.

Не помогли по большому счету даже обращения Давлетшиной в Союз писателей СССР: к председателю правления А.А. Фадееву и к председателю комиссии по литературам народов СССР Н.С. Тихонову. Они поддержали Хадию ханум, и ее рукопись поступила в республиканский Союз писателей БАССР. Но не более того.  

В одном из писем она писала: «…после каждого пребывания в Уфе возвращаюсь подавленная и разбитая. Хочется умереть, руки на себя наложить. Потом себе говорю: «Это самое легкое, не сдавайся, Хадия. Так вот и поддерживаю себя, так вот и живу. У меня нет друзей среди прежних коллег, у меня есть только партия. Когда-нибудь она меня поймет».

К счастью, отвернулись от писательницы не все. Были и верные друзья. Так, еще один самарский башкир Р.Н. Нигматуллин, ставший известным поэтом и драматургом Рашитом Нигмати, кавалером трех орденов (а позже – народным поэтом БАССР), поддержал землячку и помог ей. По словам дочери Флориды Рашитовны, он вынес вопрос о печатании романа на правление Союза писателей республики, но поддержки не получил. Уважаемого литератора начали в разных местах критиковать, но он, как резкий в оценках человек, никогда не осторожничал. Хадия ханум часто приходила домой к Нигматуллиным, где поэт вел подготовку ее романа к печати.  

25 марта 1954 года X.Л. Давлетшина сдала рукопись в издательство с резолюцией председателя Союза писателей Башкирии М.Карима: «Роман печатать можно». Но лишь через три года после смерти писательницы, наступившей 5 декабря 1954 года, он вышел в свет. А ранее, думается, это произойти и не могло, поскольку реабилитировали нашу героиню в декабре 1956 года, а ее первого мужа – шестью месяцами позже.

Роман «Иргиз» был вскоре признан классикой, своего рода энциклопедией народной жизни. В 1961 году его напечатали на русском языке, а на башкирском он с 1957 по 2011 год издавался еще шесть раз после дебютного выхода. Печаталась книга и на языках других народов СССР. В 1967 году за роман «Иргиз» Хадия ханум посмертно стала первым лауреатом Республиканской премии Башкирской АССР имени Салавата Юлаева. Этот роман вошел в список лучших произведений республиканских поэтов и писателей «100 шагов к родному слову», опубликованный в прошлом году к столетию со дня рождения Мустая Карима (20.10.1919).  

Да, нашей землячке удалось уверенно шагнуть за рамки собственного века. В 2005 году в издательстве «Китап» вышел в свет том избранных произведений писательницы, тогда же была учреждена именная республиканская премия Хадии Давлетшиной за достижения в области детской литературы. Весной 2018 года в Уфе подвели итоги литературного конкурса «Хадия», на который принимались рукописи прозаических произведений крупных жанров для юношества.Тогда же в столице Башкортостана состоялась премьера поэтического спектакля «Хадия», созданного на основе одноименной поэмы Г.Ситдыковой.

12 марта 1991 года  Центральное телевидение показало полнометражный художественно-публицистический фильма «ХАДИЯ», а в конце минувшего десятилетия Х.Давлетшина стала одной из героинь кинокартины «Первая Республика», признанной победителем на международном кинофестивале «SKEY-CINEMA» (г. Москва).

Сегодня имя Хадии Давлетшиной носит бульвар в Уфе, а также улицы в городах и населенных пунктах республики. В Бирске и Сибае ей установлены памятники. Бирский филиал БашГУ регулярно проводит Давлетшинские чтения в виде международных научно-практических конференций «Творческое наследие Хадии Давлетшиной и актуальные проблемы современной филологии». Нынешней весной прошли VII такие чтения. С 1980 года в этом бирском вузе действует музей писательницы, а по по инициативе комсомольской организации учреждена премия имени Х.Л. Давлетшиной, которая вручается раз в пять лет отличнику учебы, занимающемуся научной работой.

В 2010 году издательство «Китап» выпустило книгу-альбом, посвященную 105-летию со дня рождения Хадии ханум, а башкирские ботаники годом ранее зарегистрировали новый сорт хризантемы под названием «ХАДИЯ ДАВЛЕТШИНА».

Не забывают самарскую башкирку и земляки. Памятные доски в честь ее и других славных дочерей и сыновей башкирского народа установлены в райцентре Большая Черниговка и деревне Таш-Кустьяново Большеглушицкого района. А в пос. Костино, который находится рядом с пос. Хасьяново, в прошлом десятилетии появилась мемориальная плита Х.Давлетшиной, изготовленная жителями Баймакского района Башкирии. Поставить ее намеревались в Хасьяново, но людей в родной деревне Хадии апа уже нет. В 2015 и 2016 годах в графе «количество жителей» стоят нули. Тем не менее, хасьяновцы проводят летние встречи на месте «малой родины», приезжая сюда из разных мест. Так, в июле 2017 года они на однодневном форуме «Здравствуйте, односельчане!» разнообразными мероприятиями отметили 150-летие основания своей деревни.

К юбилеям писательницы учреждения образования, культуры и общественные организации Самарской области проводят встречи с читателями, информационные часы и литературные вечера, митинги у упомянутой плиты и другие мероприятия. Так, в конце февраля текущего года в Доме культуры п. Иргизский Большечерниговского района состоялось торжество, посвященное 115-летию со дня рождения Хадии Давлетшиной, в ходе которого прошла презентация методического пособия «Певцы Иргиза». Оно выпущено для популяризации трудов известных башкирских писателей и поэтов, являющихся уроженцами самарской земли, и показа творческой деятельности простых жителей башкирских населенных пунктов, которые расположены на берегу реки Большой Иргиз.

У другого нашего героя шаги за рамки собственного века получились не столь впечатляющими. На IV съезде писателей Татарстана (1958 год) крупнейший татарский поэт Сибгат Хаким, назвав Д.Фатхи в числе 14 «закаленных солдат татарской поэзии», сказал следующее: «Из них кого знает современная татарская молодежь? Наверно, Х.Такташа, М.Джалиля, Ф.Карима. Даже не слышали об остальных. Кто знает Демьяна Фатхи – автора трагедии «Золотая тайга»? Он забыт не только молодежью, даже литературоведами».

Нельзя сказать, что напрочь забыт. В 1970 году в Казани издали сборник избранных стихов, поэм и рассказов поэта «Һәрвакыт сафта» («Всегда в строю»), а публикации о Касиме эфенди появлялись в 60-е, 70-е годы и семь лет тому назад. В здании Союза писателей Татарстана установлена памятная доска с именами 31 писателя и поэта, не вернувшихся с фронтов Великой Отечественной войны. Среди них – Демьян Фатхи. В музее Тат. Калмаюрской средней школы есть стенд, посвященный известному земляку.

Вот такие люди начинали свой литературный путь в стенах Самарскоготатаро-башкирского педагогического техникума. Коротким он оказался у них, как и вся жизнь: Касим Фатхутдинович не дожил до 40-летия, а Хадия Лутфулловна ушла в мир иной за три месяца до полувекового юбилея. Недолго горели и их семейные очаги, не удалось героям сей статьи окончить вузы. Но и без высшего образования Касим эфенди и Хадия ханум стали «инженерами человеческих душ». Даже так можно выразиться – ведущими инженерами! Как говорит один из персонажей повести Давлетшиной «Айбика», ум не в возрасте, а в голове. С головой же у наших земляков все было в порядке – у пламенного, искренне любившего жизнь поэта и первого талантливого романиста из женщин Востока.

Рашид ШАКИРОВ.

Журнал «Самарские татары», № 2(27), 2020 года.

 

 

Просмотров: 1026