«Ваисовцы противостояли «русификации», татарам как национальной общности и местной власти»

Круглая дата Багаутдина Ваисова — это хорошая возможность поговорить о малоизвестных фактах истории Татарстана, еще раз убедиться в известном принципе, что история движется по спирали, ее витки повторяются на новом уровне развития. Наш собеседник — известный ученый, профессор КФУ, доктор исторических наук Диляра Миркасымовна Усманова, автор ряда научных статей и монографии, посвященной движению ваисовцев.

 

«РАБОТАЯ В ФОНДЕ ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЫ, НАТКНУЛАСЬ НА ПРОШЕНИЯ, ПОДПИСАННЫЕ ФАМИЛИЕЙ «ВАИСОВ»

— Диляра Миркасымовна, сегодня исполняется 210 лет со дня рождения Багаутдина Ваисова. Современному читателю его имя практически незнакомо, но это не значит, что Ваисов был малозначительной фигурой. Во второй половине XIX века о нем много писали и говорили. Чуть позже ваисовским учением интересовался Лев Толстой и даже приглашал к себе в Ясную Поляну некоторых из его последователей. Принято говорить, что Багаутдин Ваисов был родоначальником идей булгаризма. «Необулгаристы» считают его чуть ли не своей предтечей. Вокруг этой фигуры сложилось и немало мифов. 

— Если мы говорим о круглой дате, то необходимо сказать, что применительно к исторической персоне это условное понятие. Я в процессе изучения ваисовского движения и персональной судьбы Багаутдина Ваисова столкнулась с тем, что есть четыре версии даты рождения. Все они так или иначе опираются на источники, которые имеют отношение к самому Ваисову или создавались в более позднее время его детьми. У нас нет ни одного стопроцентно документально зафиксированного свидетельства о том, когда именно родился Багаутдин. Есть версии, что он родился в 1804-м, также в 1810, 1813 или в 1819–1820 годах.

Во-первых, для мусульман не так важна строгая фиксация даты рождения. Мы знаем массу примеров, когда родители записывали дату рождения ребенка на полях какой-нибудь важной книги, чтобы не забыть, или потом могли зафиксировать факт рождения ребенка уже через несколько месяцев, когда у них появляется возможность зафиксировать данное событие официально. Или они могли даже сознательно исказить дату рождения на год или два, если это было необходимо. В более позднее время это могло быть связано с призывом в армию. Следовательно, есть факты сознательного искажения, а есть примеры небрежной фиксации даты рождения. Иногда даты рождения не были зафиксированы в документах, дошедших до нас. Есть несколько текстов, «исходящих» от самого Багаутдина Ваисова: его пояснения в судебных инстанциях, ходатайства, прошения на Высочайшее имя и прочее. Но они были написаны не лично Багаутдином, а чаще записаны с его слов или же им подписаны. Даже в текстах, которые исходят от лица самого Багаутдина, версии разнятся.

Я попыталась реконструировать дату его рождения на основе того, что сравнивала данные, когда он поступил в ученики к своему наставнику Джагфару аль-Кулатки, когда он собственно переехал в Казань и так далее. Мы можем сказать с уверенностью, что Багаутдин Ваисов родился в начале XIX века, в интервале 10–15 лет. Тогда метрические книги у мусульман еще не велись. И вообще в Казани, в Национальном архиве РТ, сохранились метрические книги лишь начиная с середины 1860-х годов. Таким образом, создаются дополнительные сложности в установлении точной даты рождения, в том числе и в отношении его многочисленных детей. Плюс к этому существует несовпадение лунного мусульманского календаря и православного григорианского календаря. Поэтому есть несколько дат, некоторые из которых наиболее вероятны. Мне кажется, наиболее предпочтительными можно считать 1810 или 1820 год.

— Почему именно эти годы?

— Потому что эти даты опираются на свидетельства самого ишана. И они более или менее коррелируют с другими событиями его жизни. Собственно поэтому дата «1810 год» вошла в литературу как наиболее вероятная, когда речь заходит о рождении Багаутдина Ваисова. Она была зафиксирована в отзыве, который он сам дал во время очередного ареста и заключения в психиатрическую клинику. Уже находясь в клинике, Ваисов указывал, что родился 12 сентября 1810 года (опять же, это по старому стилю) в деревне Сатламышево. Также он утверждал, что остался в младенчестве сиротой: его отец умер очень рано, он воспитывался матерью, которая скончалась в 1850 году в Казани. Эти даты, записанные со слов самого Багаутдина, вошли в литературу благодаря статье, которая была написана мной совместно с Михаэлем Кемпером, в настоящее время профессором Университета Амстердама, и опубликована в 2001 году в журнале «Эхо веков».

— Понятно, что дата рождения Багаутдина Ваисова достаточна условна. То же самое, кстати, можно сказать и многих других видных татарских деятелях. На самом деле до появления метрических книг особого значения дате рождения не придавали. Считалось, что гораздо важнее знать дату смерти, то есть точку перехода из «мира бренного» в «мир вечный». Если вернуться к фигуре Ваисова, хотелось бы задать следующий вопрос: как вы заинтересовались этим сюжетом? Ведь многие знают вас как автора научных исследований, посвященных депутатам-мусульманам в Государственной Думе. Понятно, что это примерно одно и то же время, но все же разные истории.

— Интересы и предпочтения любого исследователя меняются со временем. Миссия историка — поднимать новые, неизведанные пласты прошлого, стирать белые пятна. Это с одной стороны. А с другой — нельзя рассматривать ту или иную проблему в отрыве от исторического контекста. Одни события влияли на другие. Все было взаимосвязано.

Как я уже сказала, моя самая первая публикация на эту тему вышла в 2001 году в соавторстве с Михаэлем Кемпером. Интересно, что я в это время занималась совсем другой темой — писала докторскую диссертацию, посвященную депутатам-мусульманам Государственной Думы. Работая в архиве в Санкт-Петербурге, в фонде Государственной Думы, совершенно случайно наткнулась на прошения, подписанные фамилией «Ваисов». Поскольку я уже была знакома с работами Михаэля, меня это заинтересовало. Сделала себе копии этих документов и когда позднее начала их разбирать, то поняла, что они подписаны не представителями семьи Ваисовых, а Шигабутдином Сайфутдиновым, который, как позднее оказалось, являлся одним из сподвижников Багаутдина Ваисова. Оказалось, что он взял себе фамилию «Ваисов» в знак того, что является продолжателем этого дела.

Потом началась раскрутка этих текстов, и я предложила Михаэлю Кемперу, с которым была знакома более пяти лет, сделать совместную работу. Тогда для меня это был посторонний сюжет. Я даже не думала и не могла себе представить, что настолько глубоко войду в нее. В итоге после защиты докторской диссертации (2004) я увлеклась этими сюжетами настолько, что в 2009 году вышла монография, где были собраны многочисленные архивные документы.

 

ВРАГИ С МАРДЖАНИ

— Фигура Багаутдина Ваисова возникла на общественной арене в середине XIX века. Габденнасыр Курсави, Шигабутдин Марджани — их имена были у всех на слуху. Да и кроме них было немало религиозных деятелей, крупных ученых, суфийских шейхов. И здесь возникает со своим учением Ваисов, который набрал себе немало сторонников. Чем это можно объяснить? Откуда такая популярность?

— Я начну с тезиса, опять же высказанного моим зарубежным коллегой Михаэлем Кемпером. В своей монографии, посвященной мусульманским ученым и суфиям XIX столетия, он четко показал, что на самом деле это была эпоха, насыщенная людьми. Время, наполненное множеством мусульманских ученых (улама), о которых предпочитали молчать в советское время. Было очень много значимых для той эпохи мыслителей и ученых, занимавшихся интеллектуальной деятельностью. Сейчас идет процесс возвращения этих имен. Багаутдин Ваисов один из подобных людей. Михаэль Кемпер сумел показал в своей работе, что это была такая разветвленная взаимосвязанная сеть со своими определенными идеями, языком, дискуссиями. Они полемизировали друг с другом.

Багаутдин Ваисов имел свою позицию, собственные представления. В силу тех или иных исторических обстоятельств он оказался создателем общины, которая трансформировалась, на мой взгляд, в такое сообщество закрытого типа или даже секту. Они пытались кооптировать в свою общину новых членов, но тем не менее были сообществом достаточно закрытого типа. Внутри у них была безусловная преданность основателю общины. Но когда они чувствовали опасность со стороны, то закрывались. То есть такие сектантские черты в их функционировании, безусловно, были.

Ну а Багаутдин Ваисов — фигура действительно неоднозначная, сложная, но она многогранная. Сложно применить к нему какой-то один эпитет и выделить только одну черту в его взглядах и идеях. Правильнее будет говорить о том, какие идеи были характерны для той эпохи. Для понимания очень важно включать человека в исторический контекст. Если мы посмотрим внимательнее на ту эпоху, увидим, что в его высказываниях проявляются наиболее важные идеи и моменты, которые были актуальны для татаро-мусульманского сообщества нашего региона именно в тот момент времени. То есть он не стоял в стороне от актуальных и злободневных проблем, которые беспокоили общество, были болезненными векторными точками для татарского общества того времени.

 

— Как складывались его отношения с выдающимися деятелями того времени? С тем же Марджани, например? Были ли между ними какие-то контакты?

— Да, это очень интересная тема. Он же не мог жить в вакууме, так или иначе приходилось контактировать с религиозными деятелями. Достаточно рано он вошел в конфликт с представителями татаро-мусульманской уммы, частыми были и персональные конфликты. Ситуация с Марджани была исключительно сложной. Я могу сказать, что они были не только оппонентами, но скорее даже врагами. Отчасти это может быть связано с конфликтом 1873 года, когда Шигабутдин Марджани как эксперт Оренбургского духовного собрания дал отрицательное заключение на факт бракосочетания Ваисова с очередной женой, особенно с учетом того обстоятельства, что Ваисов сам совершил этот обряд бракосочетания. Вот это экспертное заключение Марджани вызвало негативную реакцию у Багаутдина Ваисова. Впоследствии их отношения ухудшаются все больше, причем настолько, что заканчиваются в 1883 году присоединением Марджани к общему коллективному письму. В нем все 13 казанских имамов просили выселить Багаутдина Ваисова и его последователей из Казани. Под документом мы видим и подпись Марджани. А когда уже Ваисов оказывается в психиатрической клинике, он начинает в письмах к своим ученикам крайне негативно высказываться по отношению к Шигабутдину Марджани. Там есть конкретные резкие выпады против Марджани. Повторяю, фактически они были врагами. Риза Фахретдин, кстати, обратил внимание, что Марджани в своем знаменитом труде, посвященном биографиям мусульманских деятелей, вообще не упоминает Ваисова, как будто его не существовало. Видимо, это было взаимное неприятие.

С официальным духовенством Багаутдин Ваисов находился «на ножах», за исключением отдельных имамов. Например, у него сложились хорошие отношения с имамом 11-й мечети Казани Хуснутдином Сеитовым, поскольку они являлись соучениками его учителя — ишана Джагфара ал-Кулатки. Он поддерживал его до самой своей смерти и даже, вероятно, прикрывал все его неблаговидные поступки.

С конца 1880-х и до самой своей смерти, то есть последние четыре-пять лет, он фактически находился в изоляции, в своеобразном вакууме. Поэтому на самом деле мы не знаем, насколько он был бы активен в обсуждении тех проблем, когда среди татар-мусульман зарождается и развивается реформаторское движение, известное как джадидизм. К этому времени (то есть к концу XIX столетия) он сходит с активной позиции, уходит в прошлое, превращается в миф. На переднюю позицию выходят его последователи, ученики, а в начале XX века — его сыновья. Поэтому мы можем судить об их отношении к джадидизму лишь умозрительно, не опираясь на прямые свидетельства. Я полагаю все же, что ваисовцы представляли собой немного другое течение, нежели реформаторское.

— Как его воспринимали современники, окружение?

— Здесь я хочу обратиться к другому татарскому авторитету — Ризе Фахретдину. В 1912 году, находясь в доме золотопромышленников Рамеевых на свадьбе (вероятнее всего, на свадьбе Садри Максуди), где собрались сливки татарского общества, видные религиозные деятели и интеллектуалы того времени, Фахретдин поднял вопрос о том, следует ли ему писать биографию основателя ваисовского движения с учетом того, что в татарском обществе существовало крайне негативное отношение к Багаутдину Ваисову лично и к ваисовцам в целом. Вот они обсудили этот вопрос и пришли к общему мнению, что нужно написать его биографию, несмотря на негативные моменты. Второй момент, на который указывали собеседники Ризы Фахретдина, — ваисовцы являются мусульманами, возможно, они в чем-то заблуждаются, может быть, что-то неправильно трактуют, но они искренне верующие мусульмане. Если мы их не принимаем, может быть, мы не совсем хорошо знаем те идеи, которые они хотят высказать, а может, в нас есть какая-то вина? Поэтому, говорит Фахретдин, он и хочет дать его биографию, описать его взгляды, которые, возможно, отличаются от их мнения, но нуждаются в внимании и требуют благожелательного отношения и понимания.

Конечно Багаутдин Ваисов и его последователи оставались исключительно в контексте исламского дискурса, в рамках сугубо религиозной картины мира и представлений. Это было самое главное в его мировоззрении и концепции мира.

«ТЕРМИН «СТАРОВЕР» ИСПОЛЬЗОВАЛСЯ ВАИСОВЦАМИ ДЛЯ САМОРЕПРЕЗЕНТАЦИИ ПРЕИМУЩЕСТВЕННО В РУССКОЯЗЫЧНЫХ ДОКУМЕНТАХ»

— Какие идеи Ваисов проповедовал?

— Его движение не поддается однозначной интерпретации, поскольку позиционировало себя (и воспринималось извне) не только как религиозная мусульманская группа, но и сообщество, претендующее на собственную историческую генеалогию, социальный статус и в конечном итоге политическую программу. Более того, в контексте Российской империи XIX – начала XX века ваисовцы противостояли одновременно «русификации» и господствующему исламу, татарам как формирующейся национальной общности и местной власти; они вынуждены были адаптировать свои эсхатологические религиозные тексты для массы татарского крестьянства с одной стороны, и русскоязычных светских властей — с другой; они создавали новые религиозные и социальные категории для описания собственного мира и тут же были вынуждены переводить их на русский язык (или татарский, так как некоторые категории были изначально русскоязычными) и соотносить с реалиями российской политической жизни.

В этом смысле Багаутдин Ваисов не создал какой-то новой религиозной концепции, в догматическом отношении он не сочинил ничего нового; у него были свои взгляды, связанные с эсхатологическими представлениями, что хорошо и подробно описано в работах Кемпера. Но, помимо этого, у него был определенная позиция в отношении социальной структуры и социальной стратификации татаро-мусульманского общества.

Здесь я хотела бы начать с того, что Ваисов именовал себя многочисленными титулами, которые использовал в подписях к русскоязычным и оригинальным татароязычным текстам: «Я дервиш, дэрдменд, природный старовер, сотрудник всему миру, поверенный ислама, Божьего полка определенный дистаночный начальник (старшина у нетитульных народов империи, наделенный большими правами, — прим. ред.), природный духовный исповедник, светлый умом своим, верноподданный монарху, лично известный императорскому величеству, духовный отец». То есть все эти титулы взяты из текстов, которые исходили от самого Багаутдина Ваисова, будь то татарские или русские тексты. Плюс к этому, конечно, обязательно ал-Булгари. Термины «дервиш-дэрдменд», «духовный отец» и «природный духовный исповедник» использовались не только в подписях, но и в личных печатях Багаутдина Ваисова. Вот эти все слова показывают, как он представлял себе татарское общество и свое место в нем.

 

— То есть он все-таки отстранялся от этих всех проблем, раз называл себя дервишем?

— В том-то и дело, что он как бы не отстранялся. Хоть он и именовался дервишем, но «Богом избранным». По его мнению, он особое духовное лицо, которое должно наставить свою общину «Фиркай-и наджия» («Группа спасения») на истинный путь. Поэтому нельзя сказать, что он был в стороне от социальных проблем, от взаимоотношений внутри татарского мира. Он не вел аскетического образа жизни. Это не было ему характерно. Но свою особость он осознавал и маркировал этими терминами.

— В чем заключался истинный путь спасения? В строгом соблюдении положений мусульманской религии? Некоторые исследователи называли его сторонником «чистого ислама», чуть ли не салафитом.

— Здесь два вопроса в одном. Сам Багаутдин Ваисов и его последователи говорили, что они настоящие мусульмане, что они не нарушают основных канонов ислама и ведут праведный образ жизни, поскольку являются потомками булгар (здесь мы подходим к булгарской теме), которые являются для них образцом истинных мусульман, так как первыми приняли ислам от сподвижников Мухаммеда и продолжают эту правильную линию. Как потомки булгар, ваисовцы не имеют отношений с неверными, не отклоняются от правильного пути.

— Насколько я знаю, они акцентировали внимание на том, что булгары приняли ислам не в 922 году, а гораздо раньше — еще при жизни пророка Мухаммада. То есть опирались на полулегендарные сведения из книги «Таварих-е Булгария» («Булгарские хроники»), где говорится о прибывших в Булгар сподвижниках пророка. Да и сам Багаутдин Ваисов якобы утверждал, что ведет свою родословную по материнской линии от булгарского Айдар-хана? Что булгары по этим причинам являлись «чистыми» мусульманами, поскольку восприняли неискаженную религию.

— Достоверных сведений, что Ваисов напрямую ведет свою родословную от Айдар-хана, нет, да и не может быть. Я попыталась реконструировать его взгляды на булгарскую тему и пришла к выводу, что многие эти утверждения исходят в основном от его сына Гайнана и его окружения. Собственно применительно к Багаутдину я нашла только один документ, где он дает некую отсылку на наличие родственных связей с булгарскими ханами. Этот документ датируется 1882 годом, когда он, находясь в психиатрической клинике на обследовании, давал пояснения. В своих печатных текстах он таких утверждений не делает. Поэтому здесь не все до конца понятно.

— Кто, по его мнению, спасется? Только булгары?

— Нет, спасутся истинные, правоверные мусульмане, те, кто не нарушал свою веру. Спасутся только те мусульмане, которые попадут в «Фирка-и наджия» (то есть «Группу спасения»), которая образуется, согласно известному хадису пророка Мухаммада, когда умма распадется на 73 секты. Все эти эсхатологические представления, которые были необычайно важны для людей той эпохи и являлись предметом их внутренних переживаний, размышлений, занимали ключевое место в его мировоззрении, а также в его религиозных текстах.

Центральной идеей в исторической генеалогии и религиозном учении ваисовцев была идея булгарского наследия, а себя ваисовцы называли булгарами и мусульманами-староверами, отказываясь признавать такие сословные и этнические наименования, как «татарин», «крестьянин», «потомственный почетный гражданин» и прочее. Ваисовцы полагали, что в качестве потомков булгар они являются более древними мусульманами, нежели татары, поскольку их вера идет «аль-мисактан-бирле», то есть со времен завета, заключенного ветхозаветным Авраамом и самим Богом. С другой стороны, привязка к Булгару делала их «местными», коренными, привязывала к региону, давала историю и «историческую родину». Термин «старовер» использовался ваисовцами для саморепрезентации преимущественно в русскоязычных документах, где этот термин отсылал к хорошо известному немусульманам феномену в православии. При этом ваисовцы уточняли, что они староверы-мусульмане, и осознавали свое отличие от русских староверов. Каких-либо документальных свидетельств о наличии контактов ваисовцев с православными староверами Казанской губернии нет, однако полностью исключать этого не следует.

— Может быть, на Багаутдина Ваисова повлияли невероятно популярные тогда в Иране реформаторские идеи бабизма и бахаизма? Нет тут переклички с шиизмом?

— Напрямую нет. Багаутдин полагал, что «Ваисовский Божий полк» существовал еще во времена пророка Мухаммада. Что касается влияния бабизма, то в самих текстах Багаутдина я не встречала, но в текстах его последователей (Шигабутдина Сайфутдинова и других) видела, например, утверждение, что он подобен Махди, но только у нас, в России. Аллах якобы его специально отобрал и отправил в Россию, чтобы он донес все это именно до россиян.

«РУССКОГО ЦАРЯ КАК ВЕРХОВНОГО ПРАВИТЕЛЯ ОНИ ТАКЖЕ ПРИЗНАЮТ»

— Багаутдин Ваисов признавал только царя, монарха. Чем это можно объяснить? Насколько я понимаю, он трактует это по исламу, что мусульмане должны признавать в первую очередь своего халифа.

— Османскую Порту как мусульманский центр и османского султана как главу всех мусульман они тоже признавали. Но русского царя как Верховного правителя они также признают. Отчасти все уходит корнями опять же в булгарскую историю, когда Иван Грозный, захватив Казанское ханство или, как они говорили, булгарский вилаят, как бы заключил договор с местными булгарами. Эта идея верноподданства была характерна для них вплоть до марта 1917 года. То есть до Февральской революции они выступали как стойкие монархисты, но монархисты не по своим убеждениям, а исходя из своей лояльности к Верховной власти.

В сочинении «Тарик-и ходжаган» (1874) Багаутдин Ваисов выражал готовность молиться за здравие царя, содействовать умиротворению мусульманского населения и укреплению среди непокорных мусульманских общин власти императора. Некоторые из сочинений Ваисова как содержащие критические выпады против муфтия не были допущены цензурой к печати.

— Они были верноподданными царя, можно сказать, монархистами. По логике, власти должны были поддерживать их как своих сторонников. Но их, наоборот, преследовали.

— Да, их преследовали. Но этим занимались местные власти. Поэтому ваисовцы стремились достучаться до первого лица, до «настоящей» власти, полагая, что их преследуют и не дают им защищаться узурпаторы на местах. Интересен такой факт: когда после гибели Александра II в 1882 году планировалась коронация Александра III, Багаутдин Ваисов написал прошение с просьбой пригласить его с 12 сподвижниками на коронацию с тем, чтобы прочитать сочиненную им по этому случаю молитву во здравие императора.

Вообще, Багаутдин Ваисов был отстранен от активной деятельности в середине 80-х годов XIX века, а с начала 1880-х и до 1885 года он неоднократно арестовывался и помещался в психиатрическую клинику, где его обследовали, нередко признавая нахождение «в здравом уме», хоть и с определенными религиозными отклонениями, а затем освобождали. Но уже в 1885 году Ваисов был окончательно помещен в клинику и находился там фактически как в тюрьме, где умер в 1893-м. По документам прослеживается, что до осени 1889 года он более-менее свободно общался со своими последователями, членами семьи, детьми и учениками. Они посещали его в больнице почти каждый день: общались, кормили его. А он надиктовывал им свои тексты, которые его адепты должны были дальше передавать мусульманам, рассылать по правительственным учреждениям.

Также они проводили определенные ритуалы, бдения и молитвы. Есть описание, как они усаживались в комнате вокруг своего учителя, он их наставлял, то есть фактически проводил духовные беседы. Известно также, что он пытался обучать и просвещать других постояльцев психиатрической клиники. Но с осени 1889 года ситуация, по неизвестной нам причине, сильно изменилась: руководители больницы приняли решение ограничить контакты с ним полностью. К Ваисову перестали пускать учеников, последователей и родственников. Многие были изгнаны из Казани. Дервиш оказывается в изоляции.

— Чем были вызваны такие сложные отношения с местной властью?

— Если посмотреть на отношение Багаутдина Ваисова к местным властям, проследить, какие рекомендации он дает своим последователям, то мы увидим постепенное развитие этого негативного отношения, как бы под давлением окружения и обстоятельств. Условно говоря, в ответ на критику официального мусульманского духовенства и лично муфтия Салимгарая Тефкелева он получает давление со стороны властей.

Со временем критика ужесточается и переходит в острую фазу конфликта. В итоге это приводит к полному отторжению официальных исламских структур, неприятию официальных указанных мулл, имамов и муфтията в целом. Одновременно Ваисов пытается доказать, что он сам избран своими сподвижниками и является руководителем общины, а потому официальные структуры ему не указ. Очень интересна, например, эволюция отношения ваисовцев к метрическим книгам. Сначала сам Ваисов ведь их не отвергает, наоборот, настаивает, чтобы в них были записаны его дети, но записаны с его слов, поскольку все необходимые ритуалы и обряд имянаречения он осуществляет сам, без участия законного имама. На этой почве у него возникает конфликт, который заканчивается тем, что в середине 1880-х ваисовцы придумывают свои собственные книги, эрзац-метрические книги и одновременно отказываются записывать своих детей в официальные метрические книги.

Или, например, его конфликтные ситуации с судебными властями. Сначала он хочет им объяснить свою позицию, хочет до них «достучаться» или даже наставить на «путь истинный», но натыкается на стену неприятия. Поэтому неоднократно проигранные судебные процессы заканчиваются тем, что он замыкается и в итоге отказывается признавать законность судебных властей. Более того, велит своим последователям не заверять никаких бумаг, поскольку подпись трактуется не в пользу сектантов. Он отказывается, например, признавать местную администрацию, включая и судебную власть на местах, и обращается напрямую к Верховному правителю. То есть эта эволюция происходила по разным направлениям, но почти всегда в сторону обострения.

— Кроме того, они не платили налогов, тем самым «подрывая» устои государства.

—  Они пытались отказываться от других налогов с тем, чтобы минимизировать то непосильное налоговое бремя, которое накладывалось, в принципе, на все население. Они платили только по 8 копеек за десятину, поскольку будто бы именно такая сумма была указана в договоре Ивана Грозного с булгарами, которых он подчинил себе. Откуда взялась эта цифра, тоже непонятно. На самом деле все это было не очень эффективно, поскольку недоимки скапливались и потом все равно изымались. Есть масса примеров, когда у ваисовцев описывали и изымали имущество в счет этих недоимок.

«Я СКЛОНЯЮСЬ БОЛЬШЕ К ЦИФРЕ В 1,5–2 ТЫСЯЧИ ПОСЛЕДОВАТЕЛЕЙ»

— А за счет чего жила община, кто их финансировал, кто поддерживал?

— В основном они поддерживали себя сами. То есть не было серьезных вливаний со стороны. Правда, во времена Багаутдина Ваисова и не было больших особенных расходов. Один-два раза он совершил поездку в Санкт-Петербург с той целью, чтобы получить аудиенцию у верховного правителя. В данном случае сподвижники сами собирали средства. На финансовой почве, кстати, иногда возникали конфликты. Например, один из его последователей в деревне Беденьга оставил по завещанию часть своих средств Багаутдину Ваисову, но местный имам отказался исполнять завещание. Конфликт на этой почве разбирался даже в Оренбургском духовном собрании, но закончился не в пользу Ваисова.

— Кстати, в некоторых источниках говорится, что у Багаутдина Ваисова было чуть ли не 30 тысяч сторонников.

 — Нет, это, конечно преувеличенные цифры. Я склоняюсь больше к цифре в 1,5–2 тысячи последователей. Такие данные приводились, кстати, в показаниях самого Ваисова.

— Кончина духовного лидера ваисовцев вовсе не значила, что его идеи почили в бозе. Их подхватили и развили его наследники в буйные, революционные годы. «Необулгаристы» в конце 1980-х фактически сделали их своим знаменем…

— На самом деле, это отдельная большая тема. В своей монографии историю ваисовского движения я довела до 1917 года, до Февральской революции. В планах у меня есть намерение продолжить и написать историю движения в 1917–1920-е, а может быть, даже довести и до середины XX столетия. Это уже период, связанный с лидерством Газизяна Ваисова. С момента выхода книги прошло уже больше 10 лет, и накопилось много новых документов, в том числе связанных с другими представителями семьи Ваисовых: Галяутдин Ваисов в Екатеринбурге, Гаяном Ваисов в Вильнюсе, очень много интересных документов. Возможно, в будущем вернусь к этой теме. Вот так совершенно неожиданно документы, которые попались под руки случайно, предопределили исторические интересы на целые десятилетия.

Когда Багаутдина арестовали, его детям еще было мало лет: Газизяну было три месяца, а Гайнану в 1893-м, в год смерти отца, исполнилось 15. Поэтому на них в основном влияло окружение Багаутдина, а также те представления и тексты, которые сохранились в семье. Сподвижники Багаутдина передали им многие идеи. Неслучайно, когда Гайнан подрос (а в 1905 году появилась возможность для его возвращения в Казань), он активно включился в это движение и, более того, возглавил общину, будучи признаным большинством ее членов.

— Идею мусульманского социализма Гайнан Ваисов активно поддерживал и развивал в 1917 году. Ваисовцы тогда фактически сошлись с большевиками по многим позициям? Получается, они отказались от своего основного принципа — признавать только верховного правителя и никого иного.

— Поскольку они находились в вакууме и немножко в положении изгоев татарского общества, то искали себе союзников. По этой причине переметнулись к большевикам. А те их рассматривали как своих временных попутчиков. Большевики использовали ваисовцев для раскола татарского национального движения, как противовес сторонникам штата Идель-Урал. И неслучайно, потому что для них это были тоже союзники, идеологически не близкие, а чуждые, но пока тактически удобные. Это такие попутчики, скажем, чтобы вместе бороться против татарской буржуазии.

Кроме того, ваисовцы вынуждены были учитывать настроения масс. В 1917 году идея социализма была необычайно популярна среди россиян, особенно среди низовых слоев населения. Поэтому, откликаясь на вызов, они стали сторонниками мусульманского социализма. Во все это они еще вплетали идею возрождения булгарской государственности. Понятно, что булгарское государство создать им не позволили бы, но тем самым они актуализировали идею возрождение некой булгарской традиции в новых условиях.

— Забулачная республика в 1918 году — не есть ли это попытка воссоздания такого «справедливого» государства?

— Нет, они оказались в центре событий, связанных с Забулачной республикой, лишь «благодаря» факту гибели своего лидера Гайнана Ваисова во время этих событий. Непосредственного отношения к Забулачной республике они не имели. Вся эта история большей частью связана с другим проектом — попыткой создания проекта идель-уральских штатов. То есть там иной контекст. Другие силы стояли за этими событиями.

— Я полагал, что у Гайнана Ваисова было больше политического веса и сторонников. Например, с удивлением узнал, что классик советской татарской литературы, крупный номенклатурный деятель Афзал Шамов принимал участие в ваисовском движении. Он долгие годы скрывал этот факт и лишь в конце своей жизни рассказал об этом близким друзьям.

—  Гайнан Ваисов и его сподвижники в это время оставались достаточно маргинальным движением. Неслучайно, когда в мае 1917 года он поехал в Москву, чтобы принять участие в работе Первого Всероссийского мусульманского съезда и донести до мусульман свою позицию, его даже не пустили на трибуну. Примечательно, что в документах мусульманского съезда нет ни одного намека на то, что Гайнан там присутствовал и как-то участвовал в работе общемусульманского форума.