Чуваши спасут татарский язык, в приемной президента нет очередей, «задница есть, а слова нет» и другие тезисы в новом интервью певца №1
Новым героем YouTube-проекта «Әле…» на канале театра им. Камала вслед за Минтимером Шаймиевым стал Салават Фатхетдинов. Он рассказал народному артисту РТ Искандеру Хайруллину о том, что приходит в главный театр республики почти каждый день, но не на спектакли по переводным пьесам: «То же самое, как не получить халяльное мясо от свиньи». А еще Салават-абый вспомнил несостоявшееся банкротство, аплодисменты фонограммщикам и главное богатство России. Самое важное из интервью — в нашем материале.
О НАСТОЯЩЕМ И БУДУЩЕМ ТАТАР
— Самый ужасный человек — это манкурт. Хуже татарина, отказавшегося от своего языка, своей веры, ничего быть не может. Сейчас нам надо собраться с силами и не стать манкуртами. Нужно постараться избавиться от манкуртизма и выйти навстречу данной проблеме.
— Главное богатство России в ее многонациональности. Она этим богата. Есть Россия, есть народы. Мы в России, но у нас есть национальность. Как же я могу сказать, что у меня ее нет? Это все для того, чтобы взбаламутить мир. Вы же знаете, чем больше взбаламучивают мир, чем проще вести… Я думаю, оттуда все. Один умный человек сказал: «За татарский язык воевать не нужно, просто надо на нем говорить». Мы вот беседуем с тобой на татарском. Кто нам может помешать? Так ведь? Разговаривай дома, общайся на нем.
— Я не силен в истории, но необходимое мне знаю хорошо. Как поступали во времена Петра I? Он татар не притеснял, не мучил, просто не давал возможности получить образование. Были такие секретные законы. Не можешь никуда поступить учиться. Не учишься — ты невежда. И твоя семья — невежды. Только и всего. Поэтому некоторые умники татары меняли фамилию, таким образом пробивались. Теперь идет вторая волна (об уменьшении бюджетных мест в вузах — прим. ред.). Откуда дети трактористов и доярок должны найти 200 тысяч на учебу?
— Если бы русский театр сыграл по-татарски, я бы не удивился. А то, что татарские театры играют по-русски, — глупость. Это то, о чем говорили раньше. Возможно, это первый этап превращения в манкуртов. В последние годы татар как только не делили. Некоторые даже пошли на поводу такого процесса. Иногда у меня спрашивают: «Что будет с татарским языком? Сохранится ли он?» Я ответил, что если сохранятся чуваши, удмурты, марийцы, то татарский язык не исчезнет. Чуваши, удмурты по-татарски говорят лучше нас.
О РАЗВИТИИ НАЦИОНАЛЬНОГО ИСКУССТВА
— Чем сложнее жизнь, тем больше зрителей в зале. Как-то раз в стране объявили дефолт, я уехал на гастроли, Минтимер Шарипович, наш первый президент, спрашивает у меня: «Как съездил, как народ? Тут кризис». Я говорю: «Минтимер Шарипович, я требую продолжения кризиса!» Залы полны, в Камаловском яблоку негде упасть. Есть у наших людей такая привычка, они не живут по принципу «если сыт, то ничего не надо». Народу нужна духовная пища. Вот без нее он жить не может.
— Мы не знаем, кого догоняем, куда движемся… Есть же такое слово — «кредо». У каждого народа имеется. Например, кавказские напевы: барабаны, свои ритмы. Они же этого не меняют. Они могут поменять слова, но кавказское там остается. А мы… То мы копируем русскую эстраду, то Индию. Ладно, сейчас Индию пережили, теперь перешли на Восток. Узбекские, еще какие-то восточные. А все потому, что это заставляет зрителя хлопать. Люди не вслушиваются в песню, про слова и говорить нечего. Что за стихи, о чем поют? Почему слова песен стали такими бессмысленными? Возникло такое явление, как автор-исполнитель. Ты не платишь автору, слова пишешь сам. Сам придумывает слова, сам сочиняет мелодию, сам поет, сам и слушает. Полная свобода. Что бы ни творил, все проходит, а если против своего народа что-то делаешь, еще больше аплодируют. Такие времена. Раньше был худсовет. Не стоило отказываться от всего, что существовало в советское время. Были хорошие вещи. Контроль… А еще фонограмма. Стопроцентная фонограмма. И люди этому аплодируют…
— Больше комедий бы смотрел. Наш театр хорошо играет их. В целом у татар… В башкирском театре много лирики. То ли народ такой, то ли менталитет. И прекрасно играют лирику.
— Брань — весьма знакомая мне тема. Должна быть очерчена грань. Везде и всюду нужно определить границу допустимого. Какая это брань? В русской песне сейчас часто встречается… Это не значит, что нужно брать пример… Я как-то посмотрел отличный спектакль («Тормышмы бу» режиссера Айдара Заббарова — прим. ред.), но один момент не понравился. После него больше на данный спектакль не ходил. Но постановка очень хороша. Сюжет, сценография, декорации… Но один элемент… Зачем он был нужен? Я сказал одному режиссеру об этом… Если признаться начистоту… Там один парень выбегает на сцену, скажем так, без штанов… Говорим: «Задница». На сцене. У этого места есть такое название. Как заметил Шарафеев (Равиль Шарафеев — актер Камаловского театра — прим. ред.), «задница есть, а слова нет». Так же не бывает. Я после этого заявил, что больше этот спектакль смотреть не стану, потому что мне он не подходит. Все хорошо, но то место, 7–8-секундная мизансцена портит всю постановку. Когда у меня спросили, почему недоволен, ответил режиссеру, что красива только женская задница.
О ЛИЧНОМ
— В приемной президента… Там нельзя стоять в очереди. Здесь все расписано посекундно, поминутно и очередей не бывает.
— Меня хотели сделать банкротом. Плохие, нехорошие люди… Я согласился быть одному человеку поручителем на приличную сумму. Он вовремя заплатить не смог. Банки решили, что больше всего убытка принес им я как поручитель. Меня объявили банкротом. Я тогда не знал законов… Не умею обманывать, воровать, людям верю… Настроения нет. «БИЗНЕС Online» пишет: «Салават Фатхетдинов — банкрот, то, се». Врагам праздник. Как они порадовались. Друзья переживают. Говорю жене: «Пойдем, посмотрим пьесу». Она отвечает, что неправду пишут, пятое, десятое. Я говорю: «Не переживай, пусть пишут, значит, получают от этого удовольствие, пойдем в театр…» Беру стул, незаметно присаживаюсь… Пришли с Ляйсан (жена Салавата Фатхетдинова — прим. ред.), какая постановка, не знаю. Открывается занавес. Идет спектакль «Банкрот»! Как специально для меня. Ну и посмеялась Ляйсан надо мной. Если повезет, так повезет! Получится, так получится!
— У Рустема (сын Салавата Фатхетдинова — прим. ред.), надо честно признать, есть акцент. Говорим по-татарски, но по-татарски не поет… Я не могу постоянно находиться рядом с ним. И вообще… Человек хотя бы в глубине души сумел бы остаться татарином. Хотя бы в душе. Это тоже важно.
О ЛЮБВИ К КАМАЛОВСКОМУ ТЕАТРУ
— Те, кому надо меня увидеть, знают: или к 18:30 подходят к служебному входу [театра им. Камала], или к концу спектакля. Это моя традиция. И все: дети, жена — понимают, что после 7 часов вечера я в театре. Час, полтора, два, три без телефона с удовольствием провожу здесь, ухожу с головой в игру актеров, проживаю в другом мире. И вообще не могу жить без театра. Я очень многих друзей заразил этой болезнью — подсадил на театр.
— Вообще, в этом театре ты (Искандер Хайруллин — прим. ред.) самый мой любимый артист, еще Эмиль [Талипов]. У каждого актера есть свое место в представлении… Почему-то я не смог полюбить переводные пьесы. Там нет ничего свойственного нам, татарам. Точно так же нельзя получить халяльное мясо от свиньи, ты ее хоть три раза вокруг мечети прогони. Так ведь? Именно так я это себе представляю… Наверное, подобное необходимо: для статистики, для отчетности вышестоящему начальству. Но моей душе такое не нужно. Мне надо, чтобы было татарское. Прошлое, будущее, сравнение, сегодняшний день.
— Мне в театре только один день не нравится — понедельник. В понедельник здесь выходной. Спрашиваю: «Почему же не работаете, Ильфир Ильшатович (Ильфир Якупов — директор театра им. Камала — прим. ред.)? Очень устаете, что ли? Или спектаклей не хватает?» Так тяжело по понедельникам… Некуда сходить. В Тинчуринском бываю, хотя и очень редко. В филармонию могу пойти… Кроме Тинчуринского театра, в другие ни разу не ходил. Наверное, это неправильно… Когда человек привыкает к чему-то хорошему, плохое… Я не хочу сказать, что другие плохие…
О ЗВАНИЯХ, ПЛАНАХ И ПОВТОРАХ В ИСКУССТВЕ
— Вообще, в искусстве невозможно использовать план. Это то же самое, что спускать план пожарнику. Если ты не потушишь столько-то возгораний, то премии тебе не будет. А ведь надо же радоваться, что ничего не горит, нет проблем, нет человеческого горя. Так же и в искусстве никак нельзя с планом.
— Например, ситуация со званиями. Артист, чтобы получить звание… Я не считаю, что это придумал умный человек, но по такому закону все идет и идет. Пока не пройдет 10 лет, о звании можешь и не заикаться, тебя никто и слушать не будет. А талант сразу виден. Например, певец Димаш — это единственный в мире голос, чего там ждать 10 лет? Он поет в четырех октавах. А мы должны ожидать 10 лет, пока он постареет.
— Тебе необходимо звание. Тебе неудобно, не можешь пойти сам, государство не замечает, тебя никто не знает, кроме зрителя, у которого нет таких полномочий. В это время включается «третий дядя»: «Я такой-то, дайте тому-то звание». Так быть не должно. Кто хочет, тот присваивает, кому хотят, тому присваивают. Нельзя, чтобы происходило так. Это неправильно. Я клянусь, мне 60 лет, ни разу ни одну медаль, ни одно звание я не просил, узнавал только тогда, когда давали. Клянусь Аллахом. Я боюсь клятвы и говорю, никогда не просил. Себе. А за других просил. Много ходил. «Вот этому человеку надо дать звание. Почему? Потому что он такой, сделал то-то», — так объяснял. За других легче, а за себя не просил.
— Нельзя повторять других. Каждый человек должен быть самим собой. Сколько бы ни пытались быть Ильгамом [Шакировым], такое невозможно. Это подарок нашему народу от самого Аллаха. Этот певец до сих пор жив, никогда не умрет. Такой, как он, больше не родится. Не будет такого. Его песня живет, значит, и Ильгам тоже. Нельзя подражать другим. Люби! Вот я всю жизнь любил и Альфию-апу, и Ильгама-абыя. Сильнее, чем они, у нас личностей нет. Я ответственен за свою эпоху. Можем говорить, что в наше время было то, это. Я отвечаю за свое время, поэтому человек должен создавать себя сам. Сам себя.
Просмотров: 709