Из истории формирования кряшенского сообщества
Одну из субэтнических групп татарского народа — кряшен — называют уникальным народом, который продолжает жить по своим традициям и сохранять свою культуру в современном мире. Как шло формирование кряшенского сообщества, какие факторы повлияли на этот процесс, в монографии «Становление и генезис кряшенской идентичности» рассказывает авторский коллектив* Института истории им. Марджани.
Массовое движение за отход в ислам, за исключением единичных случаев, слабо затронуло старокрещеных татар. Тем не менее и у них фиксируется появление «тайных» мусульман. Это было связано с существенными изменениями, происходившими в их культурной и социально-экономической жизни. В это время у них в связи с изменением экономических отношений, переходом от натурального хозяйства к товарно-денежным отношениям, ростом социальной мобильности (отхожих промыслов) и кризисом традиционалистской идеологии происходит постепенное разрушение замкнутой системы патриархальной общины. Благодаря культурным контактам и росту религиозного прозелитизма татар-мусульман, в контактных зонах у части старокрещен повышается уровень влияния ислама.
В таких селениях, кроме православных обрядов, соблюдались и некоторые правила мусульманского вероучения. По рассказу кибяккозинцев, в отдаленной деревне их прихода (Елышево), в которой также жили старокрещеные татары, в начале 1830-х гг. произошло событие, раскрывшее их тайную приверженность исламу. Приходской священник заехал «посмотреть, как будут праздновать свадьбу повенчанные им в тот день крещеные, и застал у новобрачных мулл и татарские обычаи. Он прикрикнул, а озлобленная толпа молодцев бросилась на него и начала бить и душить. Он защищался перочинным ножом и нанес одному тяжелую рану… Когда завязалось дело, следователь, чиновник корыстолюбивый, взял большую взятку с крещеных, обвинил бедного священника».
Здесь появляются отдельные лица и целые семьи, полностью порвавшие с прежним укладом и воспринявшие исламскую модель религиозной жизни. Представители данной конфессиональной группы отличались высокой трудовой мобильностью. Как правило, это были люди молодого и среднего поколения, неудовлетворенные прежними религиозными и культурными реалиями существования их общества. В основном данная группа формировалась из лиц, занимавшихся отхожими промыслами и мелкой торговлей в татарских деревнях и крупных городских центрах (жители Казанского, Лаишевского, Мамадышского уездов Казанской губернии). Внешне сохраняя связь с православной церковью, они в тоже время соблюдали предписания исламского вероучения. Например, один из авторитетных и зажиточных крестьян д. Кибяк-Кози Петр Иванов (Биккиня) у себя дома тайно совершал пятикратный намаз, в летнюю пору, несмотря на сильную жару, держал мусульманский пост. С юных лет общаясь преимущественно с татарами-мусульманами, занимаясь мелкой торговлей в татарских деревнях, Петр Иванов утвердился в мусульманстве и до конца жизни тайно исполнял его предписания. Схожа была судьба жителя д. Никифорово (Чия баш) (Мамадышский уезд) Емельяна Гаврилова. В молодости живя в Казани, он сблизился с татарами-мусульманами, тайно принял ислам. Обладая деятельным характером и природным умом, он, вернувшись в родную деревню, быстро становится ее богатейшим жителем. Пользуясь своим авторитетом, Е. Гаврилов активно участвует в жизни сельской общины, ведет тайную религиозно-просветительскую деятельность в пользу ислама. Благодаря этому в Никифорово и соседних старокрещенских населенных пунктах образуются группы тайных мусульман. Высокой социальной мобильностью отличались и тайные мусульмане д. Елышево Мамадышского уезда. После окончания аграрного сезона местная молодежь, собираясь в артели, уезжала портняжничать в Уфимскую и Оренбургскую губернии. Подолгу живя там среди татар и башкир, они возвращались домой «совершенными магометанами», распространяя исламское влияние в своих семьях и среди односельчан.
Повышение влияния ислама протекало не везде одинаково и затронуло преимущественно смешанные этноконфессиональные районы, где отмечалась интенсификация межкультурных и межконфессиональных контактов. Этот процесс в рассматриваемое время затронул незначительную часть старокрещен. Большинство продолжало придерживаться прежней религиозной ориентации, сохраняло культурно-религиозные основы существования в мире своих предков. В той же д. Кибяк-Кози на вопрос Н.И. Ильминского о религиозных предпочтениях обыватели отвечали: «Мы… не держим ни русского, ни татарского поста».
Хотя конфессиональная дифференциация затронула небольшую часть старокрещен, она свидетельствовала о глубоких изменениях, происходивших в их среде. Более существенным и заметным результатом этого процесса стало проникновение в массовое сознание новых установок, изменение народных представлений, замещение их на монотеистическую традицию. Так, под воздействием мусульманства меняется традиционная обрядность крещеных татар Казанского и Мамадышского уездов Казанской губернии, Мензелинского уезда Уфимской губернии. Влияние ислама начинает отмечаться в их религиозной мифологии и повседневной жизни.
Исламизация у старокрещеных татар хотя имела скрытный характер, ее динамика была довольно высокая, как за счет роста прозелетической активности татар-мусульман, так и вследствие трансформации социальных и культурных основ их жизнедеятельности. Эти явления остро чувствовали и сами представители данного сообщества. По наблюдениям Н.И. Ильминского, с началом массовых отпадений среди старокрещеных татар начали муссироваться слухи, «что Государь приказал: если кто из крещеных захочет держать русскую веру, пусть держит крепко; а если хочет возвратиться к исламу, пусть возвратится, только чтобы неверов не было». Об интенсивности конфессиональной дифференциации старокрещен в контактных зонах могут свидетельствовать события пореформенного периода, когда долго «тлевшие» и развивавшиеся «внутри» процессы приобрели открытые формы — вслед за отпадениями новокрещеных татар начало фиксироваться массовое движение за переход в ислам и старокрещеных татар.
Татары-мусульмане, несмотря на возможность уголовного преследования, поддерживали отпавших и тайных мусульман. Н.И. Ильминский писал по этому поводу: «Живое участие татар-магометан к участи и положению крещеных и отступивших так велико, что они следят за ходом дел об отступниках и приезжающих из Казани спрашивают, чем эти дела решены. Когда священники или чиновники являются для увещеваний отступников, магометане стараются скрыть их, или, если это невозможно, то, по крайней мере, своим присутствием поддерживают в них дух упорства». Татары принимали участие в организации религиозной жизнедеятельности отпавших. Так, в 1838 г. Насыр Апсалямов устроил в доме Сюрея Сулейманова (Алексея Семенова) в д. Среднее Бикмурзино молитвенный дом. С его крыши он призывал народ на молитву, проводил обряд наречения имени новорожденным, хоронил умерших, обучал детей в «тайной» мусульманской школе. Нередко мусульманское духовенство допускало отпавших для совершения молитвы в мечеть, исполняло у них религиозные требы, скрывало от властей лиц, оказавшихся под административным и уголовным преследованием.
В 1845—1846 гг. начинаются новые отпадения в Спасском и Чистопольском уездах Казанской губернии. В ответ на это власти на основе указов от 20 ноября 1849 г. и 4 июля 1855 г. начинают использовать такие методы административного давления, как отобрание у родителей детей до их возвращения в христианство, их принудительное крещение, расторжение браков, совершенных по мусульманскому обряду.
Не имея возможности сдержать отход от православия мерами духовного назидания, церковное руководство все настойчивее требует государственного вмешательства, тотального уголовного преследования отпавших. Предлагалось, например, переселять отпавших в центральные губернии России, где не было крупных общин мусульман, учредить над ними полицейский надзор, не давать билеты на отъезд с мест проживания, привлекать полицию при исполнении православных обрядов и проч. Но использование даже самых крутых административных мер оказывалось все менее эффективным средством в борьбе с движением. Эти действия приводили лишь к росту межконфессионального напряжения в регионе и сопротивлению отпавших. Использование административного ресурса создало большие трудности местным органам исполнительной и судебной власти. Вследствие массового характера движения, переселять отпавших в русские села было все сложнее. Полиции и чиновникам МГИ при переселении требовалось соблюдать множество условий. В частности, предусматривалось, чтобы в тех поселениях, куда перемещались уклонившиеся в ислам, жили исключительно православные, была церковь, душевой надел крестьян превышал восемь десятин. Переселенцам предоставлялось трехлетнее освобождение от налогов, выделялось единовременное пособие на благоустройство на новом месте. При массовых отпадениях выполнить все эти правила было весьма сложно.
Массовые переселения, несмотря на неоднократные предписания со стороны верховной власти, с середины 1840-х гг. практически перестали осуществляться. Одной из главных причин свертывания этой кампании стало осознание ее неэффективности в возвращении отпавших в православие. Управляющий Казанской палатой государственных имуществ Лавров писал по этому поводу: «Сама цель правительства — возвратить к православию уклонившихся в магометанство крещеных татар переселением их из среды татарского населения в старорусские селения Казанской губернии не может быть достигнута, потому что все переселяемые… при самом тщательном увещевании магометанства не оставляют».
Еще большие проблемы возникали с крещением детей отпавших. По наблюдениям полицейских, родители были готовы скорее пойти под суд и в Сибирь, нежели отдать детей священникам. В селе Омары (Мамадышский уезд) после объявления о принудительном крещении их детей женщины, запершись в одном из домов, «взять себя и детей под надзор не позволили, угрожая при этом скорее лишить себя и детей жизни, чем отдать их в посторонние руки». Некоторые из этих детей к тому времени были уже взрослыми, что создавало существенные трудности для православного духовенства и чинов полиции. Не признавая их мусульманский статус, священники в то же время не могли совершить над ними таинство крещениях, ибо это противоречило российскому законодательству и церковным догматам. В ноябре 1855 г. мамадышский исправник был вынужден признать: «Хотя следовало бы отобрать от отцов их и окрестить и потом отдать под опеку, впредь до возвращения последних в христианство, но как вышеозначенные дети совершено отказались от принятия христианства и родители их от повиновения, то поэтому в дальнейшем исполнение решения приостановилось».
Существенные проблемы возникли и в борьбе с «незаконными браками». Указом от 23 мая 1853 г. предписывалось: «Вступивших… в супружество без всякого обряда, если окажется, что жены их крещены, принять меры к соглашению их на брак по христианскому обряду; но в случае несогласия их на то выслать их в прежнее жительство и подчинить их строгому надзору сельского общества». Попытка реализации этого указа на деле привела к сильным волнениям. Там, где все же полиции удавалось выслать жен в родительские семьи, они вскоре возвращались к своим мужьям.
Упорство отпавших и массовость движения привели к тому, что рассмотрение в суде этих дел растягивалось на многие годы. Суды были буквально завалены нерешенными делами. Многие из них не двигались с мертвой точки в течение десятилетий.
Православные миссионеры и священники, как и местные органы власти, также не могли добиться существенных результатов в возвращении в православие отпавших. Если в 1820-х гг. при содействии полиции им еще удавалось сдерживать это движение, то в 1830—1850-х гг. произошло кардинальное изменение ситуации. Отпавшие отказывались не только соблюдать правила православной церкви, но даже вести беседы и слушать увещевания православного духовенства. Протоиерей И. Орлов, разуверившись в возможностях духовного наставления отпавших, писал в одном из своих отчетов: «Увещевание в местах их жительства… встречает величайшее затруднение… а явившиеся из них, не принимая никаких увещеваний, делают с величайшим ожесточением и упорством увещевателям нетерпимые оскорбления, обиды, ругательства и даже насильствования». Оценивая трезво сложившую ситуацию, он считал, что «увещевания не будут иметь никакого успеха к обращению их», а в дальнейшем «не предвидится никакой надежды к возвращению их в недра церкви».
Центральная бюрократия, понимая бесперспективность старых методов воздействия, была все меньше готова поддерживать позицию Св. Синода на широкое использование административного ресурса для сдерживания новокрещен в христианстве. Принудительные действия по отношению к отпавшим способствовали росту недовольства татар-мусульман, расценивавших данные действия как «гонения на мусульманскую веру», акцию по насильственной христианизации. Понимая невозможность использования по сути средневековых методов принуждения в рамках либерализации внутриполитического курса, руководство страны идет на постепенное свертывание репрессивных мер. П.Д. Киселев в 1858 г. уведомил Св. Синод о том, что «находит меру разлучения татарок с их сожителями и отобрания детей их… крайне для них тягостной и с видами правительства о благосостоянии целого селения не согласною». Поддержавший позицию П.Д. Киселева министр МВД С.С. Ланской 14 июля 1861 г. приостановил действие указа от 29 мая 1855 г. Фактически этим был санкционирован временный отказ от административного преследования отпавших. Дела о крещеных татарах, отпавших в мусульманство в 1820—1850-х гг., были окончательно прекращены в 1867 г. Уклонившиеся от православия до 1864 г. были исключены из церковных документов, всякая переписка о них прекращалась.
Таким образом, начавшийся в первой половине XIX в. процесс отхода от православия в ислам запустил процесс конфессиональной дифференциации крещеных татар. По сути отпадения стали результатом предшествующей политики по принудительному крещению нерусских народов Волго-Уралья. Отсутствие осмысленной религиозно-просветительской деятельности со стороны православной церкви, упор на административные методы христианизации привели к тому, что новокрещены не восприняли православного вероучения и сохранили приверженность вере предков. В таких условиях реисламизация стала естественным следствием изменившихся социокультурных и политических реалий в стране в последней трети XVIII — начале XIX в. Это движение во многом напоминало те процессы, которые наблюдались среди новокрещен в конце XVI — XVII в., и государственно-церковные структуры действовали в борьбе с ним такими же методами — административным давлением и преследованием, принудительными переселениями, расторжением «незаконных браков» и проч. Но в условиях Нового времени эти подходы оказались неэффективными и были сопряжены с серьезными проблемами, связанными с дестабилизацией межконфессиональных отношений в регионе. Упорство отпавших в отстаивании своих прав было связано в том числе и с тем, что возвращение в ислам рассматривалось ими как форма сохранения своей прежней этнокультурной идентичности.
Просмотров: 532