Нафигулла Аширов: «В итоге в России появится несколько «ханафитских мазхабов»

Известный мусульманский деятель о муфтиятах, борющихся за мифическое влияние, перспективах Болгарской академии и общении с атеистами

«Реальных ученых, которые бы смогли преподавать в исламской академии, у нас нет ни среди татар, ни среди кавказцев, при всем уважении», — считает председатель ДУМ Азиатской части России Нафигулла Аширов, уверенный, что богословскую традицию в России истребили 70 лет коммунистического диктата. «БИЗНЕС Online» он объяснил, зачем БИА нужны ученые со всего мира, почему мазхабы — это лишь формулы, которых нужно придерживаться как некоего минимума, и что в исламе не призывается убивать кяфиров.

О ЗАКОНЕ ЯРОВОЙ

— Нафигулла хазрат, как вы восприняли закон Яровой? Как новые ограничения скажутся на деятельности религиозных организаций?

— Бисмилляхиррахманиррахим. Наверное, надо прямо сказать, что закон Яровой, как уже отмечали многие эксперты, правозащитники и политики, в принципе противоречит основному закону государства. Он фактически запрещает проповедническую деятельность человека. И оставляет такое право проповеднической деятельности только за духовными лицами. Но мы должны помнить, что сказано пророком Мухаммадом: «Доведите от меня хотя бы один аят». Другими словами, если мы будем кого-то учить совершать омовение и читать намаз или будем рассказывать об Аллахе, то фактически, с точки зрения данного закона, мы подпадаем под эту статью. Поэтому я считаю, что таким образом исключается всякая проповедническая деятельность мусульман, которые не входят в систему духовных управлений или мечети. И это, на мой взгляд, неправильно.

— А вас почему это беспокоит? Вы ведь как раз возглавляете официальное духовное управление, признанное государством. У вас, по идее, не должно возникнуть никаких трудностей.

— Но это не означает, что не возникает таких вопросов и трудностей у других людей, о чем мы, как религиозные деятели, должны проявлять заботу. В Конституции записано, что каждый человек имеет право исповедовать религию и распространять ее, учить своих последователей, даже создавать религиозные группы. А сегодня получается, что если две бабушки сидят на лавочке и разговаривают об исламе и при этом одна задает вопросы, а другая отвечает, то эту бабушку могут привлечь по этой статье. Или, допустим, люди в поезде едут. Один человек задает вопрос, а другой ему что должен сказать: «Я не могу отвечать, у меня нет документа о том, что я религиозный деятель, на ваши насущные вопросы мусульманина и чаяния я не могу ответить». Это же не будет правильно. Человек не должен скрывать свою религиозность и свои знания о религии — напротив, он должен их передавать. «Призывайте к одобряемому, удерживайте от порицаемого, чтобы не настало такое время, когда вы будете взывать к Аллаху, а ответа не получите», — сказано Пророком, мир ему. Мусульманин эту свою миссию должен исполнять. И это его право, о котором говорит Конституция РФ. В советское время — а я по рождению человек советского периода — это было запрещено, и мы этого не делали, но тогда был другой основной закон. На сегодняшний день Конституция гарантирует одно, а закон Яровой, противореча ей, ограничивает людей.

— А бороться с нетрадиционными религиями и конфессиями, даже неэкстремистского плана, как вы считаете, нужно или нет? Может быть, государство исходило из того, что через деятельность нетрадиционных конфессий размывается культурная идентичность нации?

— Думаю, вначале люди должны определить, что такое традиционное и что такое нетрадиционное. «Традиционный ислам» и «нетрадиционный ислам» — очень размытые понятия. Допустим, я считаю, что шиизм — нетрадиционное для Российской Федерации направление ислама, потому что его исповедуют в основном мухаджиры, приезжие. Тем не менее они сегодня имеют полное право строить свои мечети и создавать религиозные организации, которые есть, например, в Астрахани, Москве, Екатеринбурге и других городах. Поэтому когда говорится о нетрадиционном исламе, то на самом деле этим стараются ударить по наиболее активной части мусульманской молодежи, которая сегодня что-то хочет сделать для распространения религии. В этом вопросе есть проблема. Вот взять, например, наш татарский народ: при всей моей любви и уважении к своему народу, будучи татарином, я знаю, что так называемый традиционный ислам у татар — это фактически неисполнение многими предписаний Аллаха, таких как намаз, закят, хадж и прочего.

Если я хочу научить человека намазу или брать омовение, что здесь традиционного и нетрадиционного? Не надо идти выше, затрагивать сложные проблемы о сыфатах [атрибутах] Аллаха и затевать спорные вопросы о том, какой имам правильный, какой нет. Сегодня наш народ нуждается не в этих вопросах, а в том, чтобы элементарно, приняв веру, его лоб хоть иногда прикасался к земле в поклонении Аллаху. И все! А те вопросы, в которых разногласили ученые, мы сегодня не должны касаться. Почему? Потому что мы всех ученых уважаем без исключения. Но придерживаемся того мнения, которое распространено на той или иной территории. Меня с 90-х годов кем только не обзывали, но тем не менее я всегда придерживался ханафитского мазхаба. Я при этом не считаю, что другие мазхабы в чем-то хуже ханафитского. Мы, например, в своей мечети не можем запретить дагестанцу или чеченцу говорить вслух «Аминь» или поднимать руки в намазе (как того требует шафиитский мазхаб — прим. ред.). Иначе получится, что мы превозносим свой мазхаб и фактически обнуляем и лишаем права на иджтихад других известных мусульманских ученых. Это неправильно. Вся широта ислама заключается в иджтихаде всех мусульманских ученых прошлых веков. Не современных, конечно, за которых мне стыдно, что они пишут книги. У нас огромное наследие, которое сегодня еще не изучено и на которое мы можем опираться в основах нашей религии.

ОБ ИСЛАМСКОЙ РЕФОРМЕ

— А все ли это наследие актуально? Есть точка зрения, согласно которой в Средневековье возникли интерпретации ислама, пригодные лишь для того времени. Насколько они все вписываются в нашу эпоху?

— Любая интерпретация исламских ученых обсуждаема. Но есть основополагающий фундамент, на котором зиждется ислам и на котором сходились все ученые. Эти вещи мы не имеем права переосмысливать или переиначивать. А в рамках иджтихада тех или иных ученых мусульмане всегда были свободны. Поэтому никогда не было вражды между мусульманами, ибо каждый мусульманин поступал в соответствии с тем или иным мнением ученого. А иногда некоторые группы зацикливаются на мнении одного ученого, возносят его до уровня Пророка, мир ему, считая его безошибочным. Не ошибающихся людей в мире нет и не было, кроме Пророков, мир им. «Все дети Адама ошибаются».

— Но ведь и Пророку под видом хадисов могли что-то приписать.

— Если вы говорит о ложных хадисах, то их никто не принимает. Они известны и изучены. Даже составлены сборники таких хадисов. Сегодня мы не должны заново изобретать велосипед и перелопачивать опять хадисы.

— Другими словами, вы считаете, что если говорить о некоем идеализированном обществе, о каком-то идеале, то надо убивать вероотступников, казнить прелюбодеев? Если бы у вас была власть, вы бы вернули эти законы?

— Я бы этих законов не вернул и ислам этого категорически не требует. Это лишь одно из мнений ученых

— А как же худуд [наказания, прямо оговоренные в исламских первоисточниках]?

— Есть другие мнения ученых, которые соответствуют другим временам. Даже в таком самом строгом государстве, как Саудовская Аравия, этот худуд не применяется повсюду и повсеместно. В редких случаях. Также и в других странах. А смертная казнь, конечно, должна присутствовать, но это должно делаться посредством таких необходимых процедур, как следствие, сбор доказательств, суд. И только после всего этого следует наказание. А не так, как представляют себе это некоторые невежды: того, кто совершил зина (прелюбодеяние — прим. ред.), тут же поймали и закидали камнями. Из истории мы знаем, что практически невозможно доказать прелюбодеяние. Когда прелюбодейка пришла за наказанием к Пророку, он несколько раз отправлял ее. А она могла бы больше не возвращаться, и никто бы ее не искал. Это как раз свидетельствует о том, что милосердие ислама превыше, чем те или иные преступления, которые совершаются человеком. Пророк, в отличие от нас, был намного мягче и добрее к своим последователям и вообще к человеку.

— Но ведь эти суровые нормы закрепились.

— Но это не значит, что они закрепились повсеместно. Я же говорю: почти во всех вопросах есть разные мнения великих ученых — муджтахидов. И вот в этих разных мнениях мусульмане находят для себя свободу выбора и действия, не выходя за рамки ислама. Вот этим ислам и прекрасен.

— Давайте рассмотрим это на конкретном примере. Женщина забеременела во время долгого отсутствия мужа. Что мы должны с ней сделать в идеальном исламском государстве после того, как она родила и вырастила ребенка? Казнить, неважно каким способом, или же оставить ей жизнь?

— Я же уже привел пример женщины, которая сама приходила к Пророку, мир ему, и признавалась в блуде. Он ее четыре раза отпустил, и она могла не возвращаться. Не это ли довод к тому, что Пророк, мир ему, предпочитал сохранить ей жизнь?

— А в конечном итоге, если верить хадисам, что он сделал?

— В конечном итоге… В том обществе были приняты такие законы, которые предусматривали и такое решение. Но в тоже самое время приведенное выше свидетельствует о том, что милосердие и прощение были превыше даже в то жестокое время, когда ислам выживал в окружении язычников.

— А сейчас эти законы нужны?

— А сейчас этих законов же нет.

— Мы говорим про идеальное исламское государство.

— Как я уже сказал, сейчас этих законов, толкуемых учеными, нет, как нет и идеального исламского государства. И давайте не будем заниматься утопией. Мы знаем, что в Российской Федерации, как и в странах арабского мира, сейчас таких законов нет. А раз как граждане этой страны мы заключили с Российской Федерацией договор и получили паспорт, то мы соблюдаем те законы, которые у нас сегодня есть. Это же, как известно, делали первые мухаджиры в Эфиопии. Поэтому не надо заниматься утопическими идеями. Я бы предлагал их не поднимать, потому, что они сегодня неактуальны. Сегодня актуально научить мусульман элементарным нормам ислама, которые они, к сожалению, не знают: основы веры, омовение, гусль, намаз, халяль, харам.

— Просто хочется понять тот конечный горизонт, к которому вы призываете идти.

— Конечный горизонт… Какие сыфаты Аллаха самые главные, которые мы повторяем премного раз? Милостивый и Милосердный. Ислам в первую очередь — это милость и милосердие. И в каждом поступке Пророка, мир ему, красной линией просматривается милость и милосердие. Вспомним, как он вошел в Мекку во главе огромного войска своих последователей. Кого он казнил там? Он ведь мог вырезать всю Мекку, в которой его унижали, пытались убить и убили его ближайших родственников. А что он сказал? «Ступайте, вы — свободны!» Кто бы из нас смог бы так поступить? Клянусь Аллахом, ни один бы так не смог, все равно кому-нибудь да постарались бы отомстить за все перенесенные унижения. Далее, что он ответил, когда его призвали хотя бы проклясть своих врагов? Он же сказал: «Я не послан проклинающим, а ниспослан милостью для миров». Также, «в посланнике Аллаха дан вам наилучший пример», — сказано в Коране. Поэтому для меня ярчайший пример — это Пророк, мир ему и благословение Аллаха.

И я, конечно, не смогу быть таким, как он. И многие мусульмане не смогут. Но надо помнить о той милости и милосердии, которые исходили от него ко всем людям. Или взять другой пример. Когда одна из его жен спросила: «Ко мне приезжает мать-язычница, как с ней поступить?» — он ответил: «Прими ее, она — твоя мать!» А у нас сегодня могут отца убить за то, что он по-другому молится. Это не ислам. Ислам — это то, с чем был явлен пророк Мухаммад, мир ему. Он, его наставления — ислам, а все остальное можно подвергнуть сомнению. Если мы будем поступать в соответствии с его поступками или хотя бы близко к тому, как поступал Пророк, вот это и будет ислам, который распространился по всему миру без оружия. А если мы будем поступать в соответствии с мнением пусть и ученого, не совпадающего в плане милости и милосердия с поступками Пророка, то мы должны отвергнуть все это и совершать то, что делал Пророк, мир ему. И тогда у нас никаких проблем не будет — ни с христианами, ни с другими людьми. Пророк из язычников и неверующих людей посредством мудрости своего призыва делал мусульман, а наши современные мусульмане, к сожалению, зачастую без учета милости и милосердия, мудрости призыва в исламе из мусульман делают кяфиров. Кроме своей маленькой секты, никого не считают мусульманами. Даже салям ведь не дают некоторым, сомневаясь в их вере. Хотя для Пророка было достаточно, если человек скажет: «Нет божества, кроме Аллаха, и Мухаммад — посланник Аллаха» — и он становился его братом и последователем. А среди них были и грешные, и слабые, и трусливые люди, ведь все мусульмане неодинаковые. Но это все мусульмане. Ислам настолько широк, что каждому человеку в нем найдется место: и трусу, и хитрому, и грешнику, и многим другим. А мы, если будем выводить людей из ислама по своему усмотрению, то, наверное, никого не оставим в исламе, кроме самого себя.

ОБ ИНОВЕРИИ

— А что такого страшного в том, что мы выводим человека из ислама? Почему вы так боитесь такфира — обвинения в неверии?  Ведь за этим следует, что развязываются руки и человека можно убивать. Но разве допустимо мыслить так в нашем современном обществе, где есть много атеистов, буддистов, людей языческих традиций, с которыми наши деды вместе отстаивали Родину? Разве вообще правильна такая логика рассуждений?

— Как известно во время Пророка, мир ему, в Медине сосуществовали представители разных религий. Более того, был составлен свод правил их мирного сосуществования в рамках единой территории. Этим я не говорю, что люди, которые не признают основы ислама и пророка Мухаммада, могут являться мусульманами. Это абсолютно не так. Но те мусульмане, которые утверждают, что они являются мусульманами и признают приоритет Аллаха, Его законы, даже если по каким-то причинам их не исполняют, мы не можем однозначно сказать, что они кяфиры и будут вечно гореть в аду. Этого мы не можем утверждать, так как это дело Аллаха. Если Он захочет их наказать, то ведь они — Его рабы, а если захочет их простить, то ведь Он — Милостивый и Милосердный!

— Ну а если человек говорит сам про себя, что он кяфир, атеист?

— Тогда он кяфир. И тем хуже для него.

— И по исламу, что с ним надо делать?

— Ничего не надо делать. Только объяснять и призывать к исламу. В исламе нигде не говорится, что кяфиров надо убивать, иначе Пророк, мир ему, должен был убить всех жителей Медины того времени из немусульман.

— А вероотступников?

— Даже в этом, казалось бы, категоричном вопросе, на котором сходились во мнении многие ученые, есть исключения, которые опираются на авторитетное решение наших предшественников. Так, в «Мусаннаф Абд ар-Раззака» приводится решение халифа Умара бен Абдуль-Азиза, которого, кстати, многие ученые нарекали пятым праведным халифом. Когда ему сообщили о народе, который принял ислам, а затем отошел от него, он велел вернуть на них обязанность выплаты джизьи и оставить их. Это свидетельствует о том, что такое решение было возможно и оно оправданно со стороны повелителя правоверных.

У людей, которые по тем или иным причинам пересмотрели свое отношение к вере, еще есть какой-то срок жизни, в течение которого они могут поменять свое мировоззрение. Откуда ты знаешь, кем он будет в конечном итоге?

— Ну ханафитский мазхаб предписывает дать ему три дня на покаяние, и даже если он покаялся, после этого казнить. В шафиитском и трех дней не дают.

— Мазхабы — это рассуждения людей, пусть даже ученых, которые исследовали те или иные вопросы веры на основе своих знаний.

— Но вы же за ханафитский мазхаб.

— Как я уже сказал и привел пример из жизни халифа Умара бен Абдуль-Азиза, ислам намного шире, чем нам кажется. В нем приоритет доброты и милосердия, а не грубости и жестокости, как показывают некоторые сектантские течения. Мазхабы — это просто клише, формулы, которых нужно придерживаться как некоего минимума. Одни говорят, что мазхабы вообще не нужны, другие — что мазхабов надо строго придерживаться. А я считаю, что четыре мазхаба —  это программа минимум, которой человек должен придерживаться в силу того, что мы не являемся учеными людьми. Мы не можем выводить хукмы (религиозно-правовые положения — прим. ред.). Мы пользуемся тем, что нам оставили ученые.

— Так ведь радикализм, который вы осуждаете, как раз идет от четырех мазхабов. Человеку в них объясняют, что вероотступника надо убивать и так далее.

— А я считаю, что в данном вопросе, когда речь идет о жизни и смерти человека, а тем более о его пребывании в вечности, человека нужно призывать и дать ему шанс избежать адского огня.

— Тогда вы противоречите ханафитскому мазхабу.

— Я так не думаю. Пока человек не умер, всегда остается надежда, что он может быть спасен. Я уверен, что Пророк, да благословит его Аллах, не столько хотел увеличить свою паству, сколько спасти человека. В этом есть большая разница. Сегодня многие из нас хотят увеличить свою паству за счет перетягивания людей даже из мусульманских организаций в свои. В России сегодня подобная борьба очень сильно прослеживается, когда муфтии в приоритет для себя нередко ставят благополучие своей организации вместо того, чтобы бороться за человека. Идет борьба за мифическое влияние, которая отодвигает далеко на второй план борьбу за спасение людей, чтобы человек в конечном итоге обрел Рай. Мы ведь, как бы там ни было, верим, что Рай будет.

— Только для мусульман?

— Конечно, для мусульман! Как и последователи других религий, считающие, что спасение только для них.

— А христиане?

— Как и каждый человек, принявший ислам, если примут, то они тоже войдут в Рай.

— А как можно строить единую страну, когда мы убеждены, что мой сосед — обитатель вечного ада?

— В том-то и дело, что я общаюсь со своим соседом, кем бы он ни был, христианином или иудеем. Я с ним поддерживаю хорошие отношения в силу того, что он сын Адама, а также для того, чтобы иметь возможность на него влиять. Мы с ним беседуем, разговариваем…

— Для того, чтобы обратить его в ислам?

— Для того, чтобы он спасся от вечного огня.

— Но он уже верит в Бога, ходит в церковь.

— Мало ли в кого он верит. Пигмеи тоже верят в своих божков, которых они выстругивают из дерева. Разве не так? Христиане тоже ведь считают, что пророк Мухаммад не был пророком, что он лжец и так далее. Астагафируллах! Кстати, настоятель одной из церквей в Москве Даниил Сысоев об этом открыто писал. Его книги до сих пор продаются в церквях. Но мы на это не обижаемся. Обида — удел малолетних детей. Мы призываем и объясняем. Кто бы ни был: буддист, атеист. Мое отличие от многих заключается в том, что я считаю, что мы ни с кем не должны разрывать отношений. Если ты разорвал отношения, то ты теряешь возможности общения с этим человеком. А если ты теряешь возможности общения, то ты теряешь возможность все-таки призвать, направить его на путь спасения.

Пророк сказал: «Возлюби для людей то, что возлюбил для себя самого». Он же не сказал: «Возлюби для мусульман». Здесь подразумевается не только белый хлеб с маслом или хорошая машина. Что самое главное мусульманин любит для себя? Рай и милосердие Всевышнего Аллаха. Значит, это же мы должны любить и для других людей тоже. Если мы от них отвернемся, то не сможем призвать их к исламу. Пророк не ненавидел немусульман, желая гореть им всем в аду. Напротив, он приложил все свои силы, чтобы людей спасти. И мы тоже должны это делать. Поэтому если мы будем ненавидеть христиан и атеистов, то потеряем возможность с ними общаться и воздействовать на них. Враждовать — это контрпродуктивно.

О БОЛГАРСКОЙ АКАДЕМИИ

— Сейчас создается Болгарская исламская академия. Будете ли вы направлять от своего духовного управления туда студентов?

— В отличие от многих муфтиев, мы направляем студентов повсюду, в любое учебное заведение, где человек может научиться вере, читать хотя бы аль-Фатиху и совершать омовение — всюду, где можно научиться исламу.

— А что вы ждете от академии? С какими знаниями оттуда должны возвращаться выпускники? Вы как считаете, кого должна готовить академия, чтобы вы могли брать на работу ее выпускников?

— Честно говоря, на эту академию я не возлагаю больших надежд. Для того, чтобы была академия, в ней должны быть академики и профессора. Таковых у нас нет, к сожалению. У нас есть люди, которые пишут книги, великие муфтии. Верховных муфтиев у нас очень много, но реальных академиков и профессоров в области ислама у нас нет. И как я понял, те люди, которые курируют эту академию, очень боятся приглашать в нее из-за рубежа реальных академиков, профессоров и докторов исламских наук. Получается, они бегают по замкнутому кругу. Посредственные преподаватели могут выпустить только посредственных студентов. А эти посредственные студенты выпустят, в свою очередь, посредственных шакирдов из медресе. Если мы сегодня будем замыкаться от большого исламского мира, пытаться сварить свою кашу внутри Татарстана или даже России, это будет очень большой ошибкой. У нас все ученые были истреблены. И восполнить это до сих пор мы не сумели. Реальных ученых, которые бы смогли преподавать в исламской академии, у нас нет ни среди татар, ни среди кавказцев, при всем уважении.

— А кто в исламском мире является ученым? Подскажите организаторам академии, кого можно пригласить?

— Есть всемирно известные исламские учебные заведения, в которых учились и учатся люди…

— Конкретно, кого можно пригласить?

— Допустим, аль-Азхар и другие.

— Нет, по персоналиям.

— По персоналиям я не знаю. Это должны специалисты определять. Откуда я знаю? Я не изучал их биографии. Но я знаю, что они есть. Потому что пишутся труды, выпускаются книги, работают исламские учебные заведения, будь то в Малайзии или других точках земного шара. Они есть. Там, где традиционное развитие ислама не прерывалось 70-летним коммунистическим диктатом, они сохранились до сих пор. Надо просто смотреть, беседовать, может быть, проводить какие-нибудь тесты, чтобы узнать человека. Но без приглашения реальных ученых, которые хотя бы дали толчок этой академии, подготовив несколько выпусков, которые впоследствии смогли бы занять их места, на первом этапе не обойтись.

— Ну а если помечтать, что мы можем привезти любого шейха и он согласится к нам поехать, хотя бы один, то кто бы это был?

— Думаю, что в Мавритании, Египте, Малайзии или Марокко много шейхов можно найти.

— И все-таки кого?

— Не знаю я имен. Вот университет Карауин в Марокко. В Зайтуне есть ученые. В той же Саудовской Аравии. Проблема в том, что мы все время привязываемся к мазхабу. А ученые из этих университетов могли бы преподавать просто исламские науки. Надо избегать желания замкнуться. А то у нас привыкли замыкаться в рамках какого-то муфтията, где не всегда ладят друг с другом нередко из-за личных амбиций. Вот даже по одежде теперь имамы в наших регионах различаются. Если так будет продолжаться, скоро по манере чтения намаза будут различаться. В итоге в России появится несколько «ханафитских мазхабов». Весь большой исламский мир — это наш мир. Естественно, мы должны всегда учитывать местные условия и некоторые традиции, не идущие вразрез с основами веры. Когда я, например, еду в Дагестан, где провожу джума или другие намазы, то после Фатихи делаю паузу (в соответствии с канонами шафиитского мазхаба — прим. ред.). Я таким образом даю возможность им прочитать ее, а также выказываю им уважение. А когда дагестанцы едут в хадж, то ният (намерение — прим. ред.) они делают по ханафитскому мазхабу, и это нормально. Мусульмане — действительно братья. А некоторые люди хотят разъединить их и замкнуть в рамках маленького мазхаба или, что еще хуже, в рамках своей секты или узкого понимания религии, выход из которого — отрубание головы. По-моему, это уже не ислам, а что-то другое.

Просмотров: 1203