Ибрагим, бывший Гансом, Отто и Рудольфом

В ходе Великой Отечественной войны он, двадцатилетний лейтенант Красной Армии Аганин И.Х., поочередно перевоплощался в трех немецких офицеров для выполнения приказа командования Юго-Западного фронта – внедриться в гитлеровские спецслужбы и стать за фронтовым разведчиком. Успешное исполнение этого труднейшего задания Ибрагиму Хатямовичу пришлось прервать через 14 месяцев в связи с неизбежной угрозой разоблачения. Но свою войну по изобличению предателей и восстановлению доброго имени многих патриотов он продолжал до последних дней жизни, остановившейся после двух инфарктов в 1987 году.

А стартовала жизнь Ибрагима в 1923 году в татарском селе Сургодь(тат.Sırqıdı, Сыркыды), входящем ныне в состав Торбеевского района Республики Мордовия. Часть юности мальчик провел в подмосковной деревне Кирилловка, что недалеко от железнодорожной станции Томилино. Его отец работал на заводе «Динамо» – одном из крупнейших и старейших электромашиностроительных предприятий России, а мама была домохозяйкой.Старший брат Мухамедша и сестры Зайнаб и Загря учились, а затем трудились на московских предприятиях.

Как-то в гости к Аганиным приехал дядя – кадровый чекист Агишев А.Н. и убедил сестру с зятем в том, что племянник должен переехать к нему, поскольку он, Алексей Николаевич, выходит на пенсию и сможет больше, чем родители, уделять внимания мальчишке, подающему надежды и способному к наукам, как утверждали в школе.

Так Ибрагим оказался в семье дяди, жившей в г. Энгельсе – довоенной столице Автономной республики немцев Поволжья, в которой на немецком языке говорили повсюду. То есть проблем с языковой практикой у мальчика, имевшего явные склонности к иностранной речи и быстро заговорившего на языке Гете и Шиллера не хуже, чем на русском и родном татарском, не возникало. К тому же он учился в немецкой школе и брал частные уроки у политэмигрантки Эльзы, которая одобряла стремление подростка к глубокому познанию чужой речи.

Учтем и то, что на основательном овладении языками настаивал и дядя, давший племяннику широкое образование. Он сориентировал Ибрагима и своего сына Владлена на усвоение хинди, «потому что индусам потребуется братская помощь, когда будут гнать из своей страны британских империалистов и строить новую жизнь», и немецкого, «поскольку придется спасать немцев от фашизма». Хинди по самоучителю давался туго, а немецким Ибрагим Аганин и Владлен Агишев овладели в совершенстве.

Например, в качестве учебного текста герой нашей статьи уже в 14 лет читал в оригинале военные труды Энгельса и других теоретиков-политиков, а в 17 свободно говорил по-немецки. Он легко ориентировался в государственной структуре и экономической географии Германии. Знал писателей, поэтов и композиторов, биографии немецких лидеров, а фразы Канта, Гегеля и Шопенгауэра цитировал постоянно, за что одноклассники прозвали его «профессором». «Я любил немецкую классическую литературу, – рассказывал Аганин после войны журналистке Л.Овчинниковой, автору книги «Солдаты тайной войны». – Мог часами читать стихи Гете, вникая в музыку торжественного ритма. Меня завораживали монологи из пьес Шиллера. Декламировал их на костюмированных концертах самодеятельности».

Окончив с отличием школу, Ибрагим поступил в Московский механико-машиностроительный институт им. Н.Э. Баумана (ныне – МГТУим.Н.Э.Баумана), но проучился только один курс. В первый же день войны он пришел в райвоенкомат и уже 23 июня 1941 года оказался в рядах Красной Армии. После прохождения краткосрочных курсов подготовки младшего командного состава Ибрагим Хатямович был направлен на фронт командиром стрелкового взвода.

Сначала воевал на Украине. В боях, как отмечалось в донесениях, «…лейтенант Аганин проявил себя грамотным и смелым командиром. Участвовал в рукопашных схватках… Неоднократно совершал вылазки за линию фронта и лично захватил “языка”»… Очень скоро его отменный немецкий пригодился в деле. Однажды несколько выброшенных в наш тыл вражеских десантников сдались в плен. Политрук истребительного батальона искал знатока их языка среди бойцов соседнего подразделения, и ему посоветовали обратиться к Ибрагиму. Тот быстро перевел показания плененных парашютистов. А потом так и повелось: взяли «языка», звали Аганина. Надо провести ночную «политбеседу» с гитлеровцами – рупор в руки брал Ибрагим.

Кстати, в первый год войны он стал привыкать к новому имени. Один из непосредственных начальников сказал: «Длинное у тебя имя, Аганин. Пока прокричишь, предостерегая от опасности, немец трижды выстрелить успеет. И-бра-гим – три пули! Будешь у нас Игорем!». Так и повелось, но от тяжелого ранения это его не спасло.

После лечения в госпитале Аганина направили на курсы переводчиков, и он оказался на куйбышевской земле. Дело в том, что в первый военный октябрь из Москвы в Ставрополь-на-Волге (ныне – г. Тольятти) передислоцировался военный факультет 2-го Московского государственного института иностранных языков, для размещения которого была предоставлена кумысолечебница «Лесное». В июне 1942 года в состав института включили военный факультет Института востоковедения, который переехал из Ферганы, где он находился в эвакуации. В «Лесном» уже не нашлось места, и его поместили в самом городе. Юношей поселили в школе, а девушек – в техникуме. Часть слушателей разместили по домам местных жителей. Позже в Ставрополь-на-Волге перевели Орские курсы переводчиков, а военный факультет стал самостоятельным Военным институтом иностранных языков Красной Армии.

Регулярные занятия здесь длились по 10 часов в день. Основной акцент был сделан на практическом освоении языка. «С нами занимались преподаватели МГУ, Института иностранных языков, а также высшие офицеры спецслужб, – делился воспоминаниями Аганин спустя десятилетия. – Мы изучали устав германской армии, ее структуру, знаки отличия. Педагоги старались раскрыть нам психологию немецких солдат». Среди преподавателей фигурировали и «природные» немцы. Так, до середины 1942 года в Ставрополе-на-Волге работала советская разведчица Лени Бернар, жившая под фамилией Велькер, ибо нацисты разыскивали ее по всей Европе, приговорив к смертной казни. Качество обучения и степень подготовки переводчиков неоднократно отмечал посещавший Ставрополь старший инспектор Красной Армии генерал А.Игнатьев.

Много времени занимала работа с трофейными документами противника и солдатскими письмами, которые мешками доставляли в этот волжский город. Большое внимание уделялось и технике допроса военнопленного. Полезную практику давали также концерты художественной самодеятельности, устраиваемые слушателями и курсантами, как правило, на иностранных языках.

Аганину предлагали остаться преподавателем в Военном институте иностранных языков, но он рвался на фронт, откуда в 1941 году пришла похоронка на дядю Алексея Николаевича. Участниками войны были и брат Мухамедша, и сестры.

Своего лейтенант Игорь Аганин добился – получил предписание на должность переводчика во взвод разведки 258-й стрелковой дивизии 2-го формирования, которая из-под Москвы прибыла под Сталинград. Несмотря на тяжелые потери, которые нес полк, разведчики регулярно добывали «языков», и Ибрагиму довелось допрашивать немало немецких офицеров и солдат. Не забывал он и пекло боя, участвовал в рейдах по тылам противника. Однажды вывел из окружения группу красноармейцев, переодевшись в обмундирование и прихватив документы убитого немецкого офицера, который в сумерках якобы ведет советских военнопленных.

В декабрьские дни 1942 года в особом отделе НКВД фронта рассматривался список из трех человек для подготовки зафронтового разведчика, которому предстояло под легендой немецкого офицера, вырвавшегося из «Сталинградского котла», проникнуть в спецслужбы Германии. С учетом всех обстоятельств выбор пал на Аганина.

Предоставим слово ему самому: «Меня привезли в расположение штаба Юго-Западного фронта. И я был потрясен, узнав о задании, которое мне предстояло выполнить. Мне сообщили, что в плен попал немецкий лейтенант Отто Вебер, который возвращался из Германии из отпуска. Его часть была окружена и разбита. Он не знал об этом. Блуждал по степи, попал в плен. Мне предстояло с его документами отправиться в немецкий тыл. Сначала меня поместили в лагерь для военнопленных, где я находился рядом с Отто Вебером. Он рассказал о своей семье, родственниках, друзьях. Вместе с матерью Вебер уехал в Германию из Прибалтики. Как и я, он тоже говорил по-немецки с легким русским акцентом. Ему, как и мне, было 20 лет. Он тоже командовал подразделением разведки. Теперь судьба Отто Вебера должна была стать моей. Я ловил и запоминал каждое его слово. И еще он рассказал, что под Сталинградом командует полком его родной дядя. Не знал он только, что этот полк также был разгромлен, а его дядя убит».

Почему-то Аганин промолчал о том, что он был очень похож на Вебера, рядом с которым его разместили 8 февраля 1943 года под именем лейтенанта Ганса Руделя. Пока Ибрагим изображал Ганса и тесно общался с Отто, особисты разрабатывали многоходовую оперативную комбинацию «Двойник» по выводу Аганина-Вебера за линию фронта и глубокой его зашифровке. Когда 23 февраля эта операция началась, настоящего Вебера этапировали в один из лагерей для военнопленных, который располагался в лесах Марий Эл.

Преодоление линии фронта и попадание к немцам Аганина прошло успешно, если не считать того, что путь оказался заметно длиннее (гитлеровцы накануне ночью отошли на другие позиции), а от «прелестей» февральской погоды и незапланированного «купания» в полынье при переходе через речку Ибрагим схлопотал двухстороннее воспаление легких. Но вид изможденного и больного лейтенанта вермахта в прожженной шинели (сушился у стога сена) еще убедительнее делал его легенду. Таким он и предстал перед комендантом станицы Амвросиевка, куда его подвезли немецкие офицеры, обнаружив невдалеке от степной дороги.

Комендант, уже насмотревшийся на таких выходящих из степи истерзанных военнослужащих, проявил участие к судьбе лейтенанта, поскольку ранее служил под командованием дяди Вебера. Оценив состояние Отто, он отправил его в госпиталь. Там Аганин-Вебер наблюдал за манерой общения больных и раненых, запоминал анекдоты и шутки, названия спортивных команд, последние слухи и сплетни, а также песни, которые здесь порой затягивали, отзывы о новых фильмах. Сам он больше отмалчивался, объясняя это контузией. «Документы у меня были подлинные. Они не могли вызвать подозрений. Я боялся ошибиться в мелочах, на бытовом уровне. Было бы странно не знать, скажем, песню, популярную в Германии», – вспоминал в послевоенные годы Ибрагим.

После выписки в марте из госпиталя он снова отправился к коменданту, от которого не только «узнал» о гибели дяди-полковника, но и получил помощь в виде определения дальнейшего места службы. О такой помощи можно было только мечтать – комендант пристроил племянника своего сослуживца переводчиком в тайную полевую полицию. Мечтать – в смысле столь быстрого попадания в спецслужбу фашистов, а на самом деле Аганин оказался в земном аду.

Это выяснилось практически сразу после приезда его в Сталино (ныне – Донецк), где располагалась штаб-квартира ГФП-721 – одной из Групп «Гехайме фельдполицай» (тайной военной полиции – военной полиции Третьего рейха). Группы ГФП и их команды подчинялись разведке и контрразведке военных формирований вермахта, полевым и местным комендатурам. Сия малоизвестная организация не относилась к гестапо, но исполняла его функции в зоне боевых действий, во фронтовых и армейских тылах, обеспечивая тотальное подавление антифашистского сопротивления на местах. Поэтому ГФП иногда называли полевым гестапо.

«В первый же день начальник ГФП-721 Майснер провел меня через пыточное помещение, – рассказывал Ибрагим. – На столе лежал израненный человек, которого били по окровавленной спине резиновыми палками. Избитое лицо превратилось в маску. На мгновение я увидел глаза, помутившиеся от боли. И вдруг мне показалось, что это мой старший брат. Мне стало страшно. Неужели он увидел меня среди своих мучителей? Всю жизнь это воспоминание не давало мне покоя. После войны я узнал: мой брат Мухамедша, командир танка, пропал без вести под Донецком…».

Попав в ГФП, где в подвальных камерах штатные и нештатные садисты истязали своих жертв, Ибрагим не удовлетворился работой переводчика. Он постарался перейти на канцелярскую ниву, которая давала возможность знакомиться и анализировать поступающую информацию, готовить итоговые обзоры и уклоняться от участия в акциях, как называли здесь операции против партизан и подпольщиков. Каллиграфический почерк новичка, аккуратность и старательность, явно аналитический склад ума и доходчивый стиль изложения протоколов допросов, а также блестящее владение немецким и русским языками были по достоинству оценены руководством Группы, и вскоре лейтенант Вебер стал начальником канцелярии ГФП-721. Впрочем, он был уже не лейтенант, поскольку армейское звание пришлось сменить на специальное – зондерфюрер.

Новые коллеги подшучивали над ним, называя «бумажной мышью». А «мышь», взявшись наводить порядок в делопроизводстве Группы и ее команд, действовавших от Таганрога до Донецка, получила «добро» руководства на выезды в месторасположение команд. Это позволяло Ибрагиму собирать информацию о расположении аэродромов, складов с оружием и боеприпасами, о железнодорожных перевозках вермахта к фронту, об оборонительных укреплениях в береговой полосе Азовского моря. Кроме того канцелярские будни в Группе ГФП-721 «дарили» иногда фамилии подростков-диверсантов, агентов-провокаторов и содержателей явочных квартир для них, технические характеристики новой военной техники немцев. Интерес для Москвы и штаба фронта представляли данные о структуре ГФП-721 и ее штатных сотрудниках, режиме их работы.

Все эти данные Аганин в зашифрованном виде переправлял за линию фронта, используя предусмотренные при разработке операции «Двойник» каналы связи. Первым таким каналом была определена его родственница Фатима, жившая в Сталино. Но она, боясь разоблачения, согласилась только на одноразовую помощь Ибрагиму. Тогда Большая земля снабдила его другой явкой – в прачечной возле городской бани. Используя этот канал, он за время выполнения задания в ГФП-721 направил в Центр 14 важных сообщений.

Контакты с «коллегами» и входящие-исходящие документы давали иногда возможность Аганину узнавать о готовящихся облавах на руководителей подполья в Сталино, о провокациях и карательных операциях в отношении патриотов. О некоторых из этих действий Ибрагим успевал предупредить подпольщиков через связную в прачечной, и «полевые гестаповцы» не добивались планируемого результата.

Однажды ему пришлось совершить нестандартный ход, чтобы сообщить партизанам о том, что немцы знают о месте и времени высадки советского десанта и готовят ему «встречу». Аганин почерпнул эти сведения из донесения агента в конце рабочего дня, а высадка была намечена на грядущее раннее утро. То есть действовать через связную было поздно, и Ибрагим решился на рискованное дело. Он, явившись в городскую полицию, потребовал подготовить ему комнату для допроса и выделить двух полицаев с оружием, чтобы арестовать киномеханика, фамилия которого фигурировала в упомянутом донесении. Подпольщика – молодого паренька – арестовали в кинобудке, а в здании полиции Вебер-Аганин устроил шумный его допрос. В течение нескольких часов он «разговаривал» с парнем, дав понять, что ему известно об ожидаемом десанте, требовал назвать фамилии «бандитов», агитировал работать на рейх. А потом отпустил его со словами: «Через неделю зайдешь».

Ход сработал – советские самолеты над указанным районом не появились, но руководству ГФП-721 стало известно о самодеятельности начальника канцелярии. Он весьма убедительно обосновал свои действия, но получил нагоняй и несколько дополнительных проверок. Вебера, как и других сотрудников Группы, постоянно проверяли. Аганин был всегда начеку: «Я никогда не хранил ничего секретного. Все держал в памяти. Найти у меня ничего не могли».

Но после нескольких сорвавшихся карательных операций профессионалы ГФП-721 пришли к устойчивому мнению о том, что в Группе завелся агент противника. Его начали усиленно искать, и Ибрагим стал ощущать перемены в отношении к своей персоне. Читая как-то почту, он увидел ответ из Берлина на запрос по поводу матери Отто Вебера. Была в нем и такая фраза: «При получении дополнительных данных, указывающих на связь Вебера с большевистской разведкой, немедленно информировать нас установленным порядком».

Аганин понял, что пора уходить. Но руководство Группы отправило его в Киев за якобы очень важным секретным планом операции «Выжженная земля» по очистке тыла войск вермахта от большевистских банд. Это было сделано намеренно, чтобы взять Вебера с поличным при малейшей его попытке скрыться с этим документом или передать план подпольщикам Донбасса.

Ибрагим сообразил, что ему подстроили ловушку, однако решил играть до конца, рассчитывая заполучить настоящий документ – агентурную картотеку ГФП-721. Он приехал в Киев, получил в штаб-квартире ГФП при группе армий «Юг» пакет, облепленный сургучными печатями, и, выслушав напутствие начальника этого ГФП, под охраной прибыл на вокзал и разместился в вагоне поезда, отправившегося в Сталино. Завершалась первая неделя июля 1943 года, и попутчики из других купе бурно отмечали успешное для вермахта начало сражения, которое потом назовут Курской битвой, внесшей коренной перелом в ход войны в пользу Красной Армии.

Ввалившийся в купе Вебера лейтенант, бывший уже навеселе, но цепко державший бутылку коньяка, бесцеремонно поинтересовался скучным видом зондерфюрера. Это был двадцатидвухлетний Рудольф Клюгер, получивший недавно Железный крест 2-го класса и ехавший после ранения в крымский госпиталь-профилкторий. Заместителя командира роты одного из карательных «восточных батальонов» распирало от желания похвастаться своими подвигами в борьбе с партизанами и мирным населением. Он до того подробно стал описывать свое садистское живодерство, размахивая тесаком, что Аганин не выдержал и ребром ладони ударил лейтенанта по горлу, а затем заколол сползавшего на пол немца его же тесаком.

К купе Ибрагима стихло, но ситуация для него стала матовой – к грозившему капкану, поставленному где-то начальством Групп ГФП, добавился труп Клюгера. До капкана можно было и не дожить, если попасть под разборки других спецслужб. Лихорадочно работавший мозг Аганина выдает вариант решения проблемы: имитировать падение перепившего офицера из тамбура под колеса поезда, надеть его китель с документами и сойти с поезда, а все свои вещи оставить в купе.

Отчаянный экспромт удался. В середине июля на имя начальника ГФП-721 пришел пакет, содержавший запечатанный секретный план «Выжженная земля», личные документы Вебера, письма его матери и сопроводительное письмо коменданта железнодорожного участка Днепропетровск-Синельниково, одна из фраз которого гласила следующее: «Информирую Вас о том, что 5.07.43 г. в районе железнодорожной станции Синельниково, в результате несчастного случая под колесами поезда погиб Ваш подчиненный зондерфюрер Отто Вебер…»

А Ибрагим пересел в поезд, следовавший в Симферополь, там вместе с ранеными отпускниками расположился в автобусе, который привез их в пункт назначения – поселок Гаспра. Теперь надо было легализоваться в качестве Клюгера, избежать возвращения после отдыха в его часть и снова стать полезным советской разведке. Это можно было сделать только с помощью влиятельного покровителя, и Аганин начинает присматриваться к отдыхающим старшим офицерам.

Его выбор пал на полковника К.Брюннера. Он командовал артиллерийским полком в Керчи. «Я стал его добровольным слугой, – говорил Ибрагим Хатямович. – Выполнял любые его пожелания. Если он захотел пойти на охоту, я подыскивал место для пикника. Если полковник хотел встретиться с девушкой, я бежал на пляж, договаривался с кем-нибудь, искал квартиру для встречи. Полковник привык к моим услугам. Я говорил, что хотел бы служить под его началом. Он написал обращение в какие-то высшие инстанции и объявил мне, что из санатория я отправлюсь с ним в артиллерийский полк. Оказавшись там, я понял, что обзор для разведчика здесь слишком малый. Я говорил полковнику, что хотел бы служить в подразделении абвера. У меня склонность к такого рода деятельности. К тому же владею русским языком. Полковник пошел мне навстречу. Так я оказался снова в полевом гестапо – ГФП-312, которое действовало в Крыму».

Проведя небесполезно более шести недель в Керчи (получил в ходе инспекционных поездок Брюннера представление о состоянии береговых артиллерийских батарей в Феодосии и Судаке), Клюгер-Аганини отправился в город Старый Крым, где располагалась одна из команд ГФП-312. Начальник команды знал мнение Брюннера о Клюгере как отличном штабисте и поэтому сразу поручил новичку принимать делопроизводство у начальника канцелярии, который терпеть не мог бумажную работу. Она мало отличалась от той, которой Ибрагиму приходилось заниматься в Сталино, и через три дня он освоился со своими обязанностями.

Приходилось даже маскировать свои умения, которые не должны были быть присущи армейскому офицеру Клюгеру. Усердие и старание нового начальника канцелярии заметило руководство команды, и ему доверили подготовку проектов отчетов и докладных. Через него снова «потекла» информация, полезная для Центра, но связи со своими после «кончины» Вебера так и не было.

Ее надо было найти самому, и зондерфюрер этим занимался. Запоминая и анализируя списки партизан и подпольщиков, не сломленных пытками, Ибрагим остановил свой выбор на одном из них, который по донесению провокатора имел связи с руководителями подполья и за свою особую стойкость был отправлен в камеру смертников. Когда Клюгеру пришлось дежурить по команде, он решил переговорить с этим человеком по фамилии Деркач и оказался на грани провала, поскольку тот на самом деле был маститым агентом-провокатором. Спасло героя нашей статьи лишь то, что Деркач, увидев перед собой офицера полевого гестапо, заговорил с ним как со своим и потребовал курева. Ибрагиму стоило больших трудов скрыть разочарование и не засветить цель своего визита. На следующий день начальник команды устроил ему разнос и велел не соваться более не в свои дела.  

Тем не менее Аганин продолжил поиски связника. Однажды он ознакомился с донесением на румынского офицера И.Кожухару. Агент информировал о том, что сей офицер проявлял пораженческие настроения, симпатизировал местному населению и высказал как-то мысль о сдаче в плен большевикам. Ибрагим, знавший этого румына, поскольку тот регулярно приезжал к нему, чтобы сдать и получить почту для 10-й румынской армии, решил осуществить весьма опасную для себя комбинацию. Он ознакомил Кожухару с текстом донесения и обрисовал ему перспективу пребывания в пыточных камерах ГФП-312 из-за его предательства. Румын дрогнул, и тогда Клюгер предложил ему выполнить задание полевого гестапо – сыграть роль подсадной утки: перейти на сторону русских и дезинформировать их сообщением о связи с партизанами, которые якобы добыли важные сведения об обороне Керчи, Феодосии и просят прислать связника.

Кожухару добрался до расположения советских войск и сделал все по инструкции начальника канцелярии команды ГФП-312, но ему не поверили, хотя румын произнес парольную фразу и извлек из ворота кителя шифрованную записку Аганина. Центр связался с руководством крымского подполья и попросил прояснить ситуацию по Р.Клюгеру, якобы работающему в команде ГФП-312, расположенной в Старом Крыму. Ведь Ибрагим три месяца не выходил на связь, и его считали погибшим. Через восемь дней пришел ответ, успокоивший наших контрразведчиков. Тогда на полуостров ушла шифровка, содержавшая поручение по восстановлению связи с Клюгером-Аганиным.

Так летели дни и недели, и только в конце октября, через месяц с лишним после перехода румынским офицером линии фронта, зашедшая в кабинет Ибрагима уборщица помещений команды произнесла парольные слова. По налаженному каналу связи стала уходить информация о составе команды ГФП-312, о подготовке немцами Восточного Крыма к обороне, об укреплениях в Севастополе, Керчи и Феодосии, о работе радистки советской разведгруппы под контролем гитлеровцев, о сотрудничестве с немцами жены писателя А.Грина, о готовящихся операциях против крымских подпольщиков, о провокаторах, которые провалили группы патриотов, о плане возможного освобождения арестованных партизан из тюрем команды ГФП-312 и абвергруппы 302 и др.

Источники таких сведений были прежние, как и в ГФП-721: входящая и исходящая документация, говорливость полевых гестаповцев и поездки Ибрагима. Под предлогом обмена опытом и координации работы с другими командами ГФП-312 он объездил города Феодосию, Судак и Карасубазар (ныне – Белогорск), поселки Приморский и Ислам-Терек (ныне – Кировское).

27 марта 1944 года шесть партизанских отрядов Восточного соединения, произведя налет на гарнизон вермахта, расположенный в г. Старый Крым и пригороде Болгарщина, практически разгромили его, захватили технику, а также освободили пленных из тюрем. Поэтому на исходе того дня остатки команды ГФП-312 и абвергруппы 302 выехали в Севастополь. Среди них был и Р.Клюгер. Руководство ГФП-312 приступило было к доукомплектованию команды, но в середине апреля советские войска подошли к первому оборонительному рубежу будущего города-героя. Он будет освобожден ровно за год до Великой Победы, а в последние апрельские дни началась эвакуация некоторых германских частей в Одессу.

Выгрузившись в порту этого города, полевые гестаповцы колонной двинулись к новому месту службы под бомбежками советской авиации. Спасаться от бомб приходилось бегством в лесопосадки. После одного из таких забегов вышедшего на шоссе Ибрагима окликнули донбасские сотрудники ГФП-721, оказавшиеся неожиданно рядом в этой суете и удивившиеся живому О.Веберу. Тот попытался сказать, что они обознались, но заметил, что к диалогу прислушиваются и крымские «коллеги». Никакие словесные ухищрения помочь уже не могли, и Аганин снова бросился в лесопосадки. Ему вряд ли удалось бы уйти в настоящий лес, поскольку преследователи начали окружать беглеца, стремясь взять его живым, но прилетевшие весьма кстати штурмовики и истребители прижали немцев к земле и навели панику в их редеющих рядах. Как-то стало не Клюгера-Вебера в этой какофонии смертельно опасных звуков. А Ибрагим сумел воспользоваться неожиданной поддержкой с неба и растворился в чаще.

Он добрался до своих, добился встречи с военными контрразведчиками, которые уже целый год именовались СМЕРШевцами, и навсегда расстался с немецким мундиром. Вот воспоминания Аганина о тех днях: «Меня отвели в дом, где я мог отдохнуть. Тишина и покой. Но тут со мной произошел нервный срыв. Картины жестоких расправ, которые я видел в полевом гестапо, снова вставали передо мной. Я не мог спать. Ни в эту ночь, ни в последующие. Меня направили в госпиталь. Но еще долго ни врачи, ни лекарства не могли вывести меня из этого состояния. Медики говорили: истощение нервной системы».

Тем не менее, до конца войны он служил в СМЕРШе в качестве переводчика и опознавателя. А вскоре после Победы лейтенант И.Х. Аганин по состоянию здоровья уволился в запас и по рекомендации врачей занялся делами, далекими от недавней работы. Он вернулся в МВТУ имени Баумана, окончил его, потом учился в аспирантуре. Успешно защитив в 1962 году диссертацию по теме «Применение статистических методов при разработке помехоустойчивых оптимизаторов и исследовании систем автоматической оптимизации», получил ученую степень кандидата технических наук и в различных НИИ занимался разработками оборонного характера.

Был период преподавания в альма-матер, когда Игорь Харитонович (так его звали в ВУЗе) стал доцентом. Вместе с супругой воспитывал единственного сына. В последние годы герой нашей статьи работал во Всесоюзном заочном институте текстильной и легкой промышленности.

Во время отпусков он в составе отряда «Поиск» выезжал на Донбасс, в Крым и вместе со студентами возвращал из небытия забытые имена защитников Родины. Отряд разыскивал тех, кто находился в камере с осужденными, кто видел, как их уводили на расстрел, помнил их последние слова. Поисковики находили надписи на стенах тюремных камер. Из разрозненных сведений удавалось узнавать о судьбах погибших, а порой очистить их имена от наветов. Помогала и память Аганина, передававшего в годы войны фамилии патриотов в Центр и знавшего об их организованных действиях и стойкости. Ведь не зря же, к примеру, контрразведчики 6-й немецкой армии считалидонецких и макеевских подпольщиковопасным противником. Ведя поисковую работу, Ибрагим Хатямович не стеснялся в нужный момент просить помощи у сотрудников КГБ, занимавшихся историей подпольной борьбы на оккупированных территориях.

В однокомнатную московскую квартиру бывшего зафронтового разведчика постоянно шли письма с такими фразами: «Огромное спасибо за поиски героев подполья – это большое и нужное дело»; «Низко Вам кланяюсь и всем следопытам, снявшим тень подозрения с моего отца. Теперь в нашем городе официально и широко объявлено, что он оставался верным своей Родине до последнего вздоха»; «Мы уже потеряли надежду узнать правду о последних днях наших земляков, схваченных гестапо зимой 1943 года в разных местах Керченского полуострова. Всякое говорили о них по углам людишки с темной душой, вроде почему-то прощенного бывшего редактора фашистской газетенки. И вдруг читаем Указ Президиума Верховного Совета СССР о награждении героев…». А вот слова, адресованные аганинским поисковикам бывшим руководителем объединенных подпольных организаций Крыма, впоследствии доктором физико-математических наук А.Т. Чубом: «Вы, вероятно, не представляете себе, насколько я признателен вам за огромную работу, проведенную для того, чтобы борьба и отданные Родине жизни моих боевых друзей были по достоинству оценены».

Кроме этих искренних слов признательности были и другие формы благодарности, выраженной Ибрагиму эфенди. Например, врученная Почетная грамота ЦК BЛKCM за активное участие в военно-патриотическом воспитании молодежи, обилие восторженных отзывов о его выступлениях перед школьниками и студентами, слушателями Военно-политической академии имени В.И. Ленина. Или ознакомьтесь, уважаемый читатель, с выпиской из приказа начальника одного из управлений Комитета государственной безопасности: «Тов. Аганин Ибрагим Хатямович (Игорь Харитонович) награждается часами марки „Слава“ № 488774 за помощь, оказанную им следственным органам КГБ в документации преступной деятельности ряда изменников Родины, а также за работу по военно-патриотическому воспитанию молодежи, в результате которой выяснены ранее неизвестные имена многих советских патриотов, замученных немецко-фашистскими оккупантами».

Выхватим из данной цитаты небольшой ее кусочек – «документация преступной деятельности ряда изменников Родины». За этими словами стоит большой труд Аганина по выявлению и обличению предателей, выполняя который по доброй воле, он фактически продолжал реализацию части задания, полученного им в качестве зафронтового разведчика. То есть война для лейтенанта Красной Армии в мае 45-го не закончилась.

В 1958 году он счел своим долгом выступить свидетелем на Краснодарском процессе над фашистскими прислужниками из ГФП-312, загубившими многих советских людей. Когда Ибрагим Хатямович давал подробные показания, раздались выкрики в его адрес: «Кто ты такой? Откуда знаешь все подробности?». В зале поднялся шум. Председатель военного трибунала С.М. Синельник объявил перерыв. Позвонив в Москву, он связался с компетентными органами и получил разрешение впервые назвать на суде имя разведчика. Услышавший эту новость зал встал, приветствуя Аганина.

Затем в том же качестве он стал появляться и на последующих процессах против военных преступников, карателей и предателей, так как многих из них знал лично. Его показания звучали на судах в Ростове, Москве, Берлине и других городах. Очень часто именно Аганин становился главным свидетелем обвинения по делам на коллаборационистов.

Причем он, не ограничиваясь изложением фактов и своих воспоминаний на судах, вел поиск предателей, используя архивы, адресные бюро и иные каналы, а также свои данные прирожденного аналитика, тонкого психолога и энергичность помощников-следопытов из числа студентов. Все это помогло ему «вычислить» после войны десятки бывших работников абвера и СД. Так, он вывел на чистую воду «сослуживца» Потемкина, усердие которого было отмечено в приказе начальника ГФП-721 следующими словами: «Заслуживает благодарности и отпуска с правом поездки в империю». В мирное время Потемкин подправил биографию и, защитив диссертацию, работал заведующим кафедрой в крупном московском вузе.

Одним из последних в аганинском списке выявленных предателей стал провокатор и палач-садист ГФП-721 Алекс Лютый, умудрившийся в послевоенные годы стать членом Союза журналистов СССР, поработать в разных СМИ и возглавить редакцию издательства Министерства гражданской авиации. Книгу его воспоминаний о войне принял к публикации «Воениздат». На судах по делам Потемкина и Лютого (Юхновского) Аганин также выступал.

Показания разведчика на многих процессах по делу изменников Родины привлекли историков, писателей и журналистов. О нем стали появляться статьи в газетах и журналах, издаваться книги. Но поскольку деятельность Ибрагима эфенди в полевом гестапо не была рассекречена, то в публикациях он именовался то Агаповым, то Мироновым. Обширным выглядел и перечень его ГФПшных фамилий: Бауэр, Вебер, Клюгер. Не обходились описания действий разведчика и без полета творческой фантазии авторов. Когда Аганина спрашивали об этом «разнобое», он дипломатично отвечал, что это не столь важно, так как показывается собирательный образ, а не его личность.

Как напишет корреспондент «Комсомольской правды» Л.Овчинникова в предисловии к своему очерку «Шифровки разведчика шли из гестапо», вышедшему в 1994 году: «Стенограмма нашей беседы с Игорем Харитоновичем Аганиным несколько лет лежала в моем архиве. Я долго не могла опубликовать эту статью. Каждый раз на пути вставали цензорские рогатки. Теперь их нет. Но нет в живых и моего удивительного собеседника».

Да, несмотря на проблемы со здоровьем, он продолжал выезжать в города, где судили карателей, и скончался после возвращения с одного такого процесса. Не выдержало сердце разведчика и ответило на продолжавшийся Аганиным бой инфарктами. Похоронили Ибрагима эфенди на Даниловском мусульманском кладбище Москвы.

О воинском подвиге «татарского Штирлица» (так его называют некоторые СМИ) написано в четырех книгах и сотнях публикаций прессы, создана и поставлена пьеса «Не ради славы». Причем, это давние данные, а интерес к персоне Аганина только разгорается. Его имя упомянули в передачео разведчиках, внедренных в годы войны в нацистские структуры, которая прошла по федеральному каналу «Звезда» в декабре 2009 года.

На этом же канале спустя семь лет состоялся премьерный показ документального фильма «Ибрагим Аганин. Война за линией фронта». Кинолента вошла в цикл из восьми документальных фильмов «Легенды госбезопасности», подготовленных к 100-летию ФСБ. В июне 2017 года этот фильм на XIII Международном фестивале «Победили вместе» (г. Севастополь) получил специальный приз за лучший телепроект, посвященный отечественной истории.

Кадрами из сего фильма портал «Столетие.RU»сопровождает свой рассказ о боевом пути Ибрагима Аганина и его перевоплощении в немецких офицеров. А московское издательство «Кучково поле» в том же году выпустило в свет книгу «Три жизни Ибрагима Аганина: СМЕРШ. Найти и покарать». Презентация ее прошла в Полномочном представительстве Республики Татарстан в РФ в рамках заседания Клуба офицеров. По словамавтора издания – историка спецслужб, полковника в отставке Н.Н. Лузана, ему не пришлось фантазировать, работая над книгой. Более 70-ти лет материалы о деятельности зафронтового разведчика хранились под грифом совершенно секретно. Сегодня над частью из них приподнята завеса тайны, в том числе и на страницах этой книги.

Учитывая спрос на нее, Таткнигоиздат напечатал татарскую версию книги, и ее продажа стартовала в феврале 2019 года с презентации издания, на которую в Казань специально приехал Н.Лузан.

И еще одно знаковое мероприятие прошло не так давно. 8 декабря 2017 года на Даниловском кладбище состоялась церемония возложения цветов к могиле Ибрагима Хатямовича. В ней приняли участие заместитель премьер-министра РТ, полномочный представитель РТ в РФР.Ахметшин, первый заместитель председателя Совета муфтиев Россиихазрат Р.Аббясов, родственники Аганина, а также продюсер кинокомпании «Вианж Продакшн»И.Рафиков, который при поддержке президента Татарстана Р.Минниханова снял фильм «Ибрагим Аганин. Война за линией фронта». В сопровождении почетного караула из Президентского полка были возложены венки на могилу разведчика, а хазрат Р.Аббясов по мусульманской традиции прочитал молитву-дуа в память об усопшем.

Значит, можно быть уверенными в том, что грядущее 100-летие со дня рождения нашего славного соплеменника не будет обделено вниманием россиян.

Рашид ШАКИРОВ.

Журнал «Самарские татары», № 2 (23), апрель — июнь 2019 года.

 

Просмотров: 1372