Ильшат Саетов, кандидат политических наук, научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук, редактор журнала Islamology.
Все, о чем я написал, не что иное, как прямые признаки вырождения, по крайней мере начала катастрофического процесса. Поэтому я призываю вас немедленно приступить к переустройству жизни.
Гаяз Исхаки, «Вырождение через 200 лет»
В 2006 году мы в ныне почившей с миром газете «Молодежь Татарстана» запустили проект «Татарстан-2016». Предполагалось сделать серию интервью с умными людьми, чтобы те рассказали, какой они видят республику через 10 лет. Сказать, что беседы складывались тяжело – ничего не сказать. Оказалось, что про будущее умеют думать единицы, не говоря уже о том, чтобы сделать адекватные прогнозы или предложить конкретные методы его конструирования. Этого нельзя сказать о наших предках, живших во времена «татарского Ренессанса» в начале ХХ века. Оставив в сторонке таких гигантов, как Бигиев или Расулев, достаточно привести только два примера – Гаяза Исхаки и его антиутопию про исчезновение татар через 200 лет и Фатиха Амирхана, который, наоборот, показывает ишана, очнувшегося в прекрасной новой стране. Амирхан в своей книге, написанной до революции, предсказал даже появление смартфонов с видеосвязью. Где теперь наши Исхаки и Амирханы? Почему татары так обмельчали? Что нужно сделать для того, чтобы предсказания первого не сбылись? Почему, я вопрошаю об этом уже более 10 лет, институты истории есть, а институтов будущего нет? Татарский вопрос при этом это не только про татар, от этого полностью зависит и судьба Татарстана и, в немалой степени, России.
Татар халкының язмышы: кабырчыктан югары уку йортларына һәм неомәхәлләләргә
Казанны басып алган вакытлардан алып 20нче гасыр башына кадәр татар милләтенең саклану механизмнары. 20нче гасыр башында татар уй-фикеренең, карашының чәчәк атуы, татарлар – мөселманнар арасында иң алга киткән халык. Совет татарларының үзаңы. 1990 еллардан башлап татарлар тоткан урынның үзгәрүе. Халыкның исән калу күрсәткече. Терапия һәм профилактика программасы, халыкның тормыш циклын озайту программасы, глобаль күләмдә эшләр кылу мөмкинлеген тәэмин итү. Югары татар мәктәбен (татар университетын) булдыру перспективалары, аны Булгар
Ислам академиясе проектына кертү мөмкинлекләре. Оештыру системасын камилләштерүнең һәм общинаның яңа формаларын эзләүнең кирәклеге.
Илшат Сәетов (1980), Мәскәү
Сәясәт фәннәре кандидаты, Россия фәннәр академиясенең көнчыгышны өйрәнү институтының фәнни хезмәткәре, «Islamology» журналы мөхәррире.
Tatar Nation’s Destiny: From Cockleshells to Higher Schools and Neo-Mahallas
Mechanisms of preserving Tatar nation from the capture of Kazan till the beginning of the 20th century; selfisolation. The rise of Tatar thought in the early 20th century; Tatars as one of the most developed Muslim nations. Identity of theSoviet Tatars. Changes in early 1990s. The index of survival of the nation. The program of therapy and prevention, extending nation’s life cycle. Opportunities and prospects for the foundation of the Tatar Higher School (Tatar University), the possibility of inclusion of the Bulgar Islamic Academy in this project. The necessity of selforganization and search for new forms of community.
Ilshat Saetov (1980), Moscow
Ph.D. in Politics, Research associate at the Institute of Oriental Studies (Russian Academy of Sciences), editor of the “Islamology” journal
В ракушке
Каким образом мы сохранились в течение многих веков после завоевания Казани? Выделяя факторы сохранения татар как отдельного народа в Российской империи, следует остановиться на самых важных. Это, во-первых, жизнь в обособленных территориально общинах и поселениях. Во-вторых, свой язык, фиксируемый на письме арабским алфавитом, и незнание русского. В-третьих, это религиозность, которая препятствовала легкой ассимиляции. В-четвертых, наличие образованного слоя (тогда это были религиозные деятели), который сумел сохранить и передать культуру потомкам. Я здесь не говорю о бытовой культуре, скорее – о более высоких ее проявлениях, включающих осознанную память о прошлом народа и государств, которыми он самовыражался. В-пятых, это наличие ресурсов для воспроизводства как материальных, так и духовных культурных ценностей. Нельзя не сказать и о внешних факторах. Несмотря на все усилия особо ретивых царей, татары если и не сильно выросли численно со времен Ивана Грозного, то по крайней мере сохранили себя. В то же время политика христианизации, которую периодически проводило имперское правительство, не была всегда насильственной.
Между патша-эби и революцией
Развитие народа началось с либерализацией российской политики. По примеру миллетов у османов, в конце XVIII века было создано отдельное духовное собрание мусульман, а ислам был официально признан религией. Татары начали постепенно открываться российскому обществу и к XX веку перестали быть только вещью в себе. Процессы модернизации и коммуникация с Западом, чаще всего в лице русских, раскрыли потенциал татар, который до этого был законсервирован. Появление школ нового типа помогло вырастить новое, адекватное своему времени поколение. Расширение свобод граждан в империи поспособствовали мобильности и увеличению контактов с зарубежными мусульманами. Татары стали одним из самых развитых мусульманских народов того времени. Экономический рост татарского капитала на фоне всего этого был весьма быстрым. Имея внутренний заряд, татары смогли достичь вполне гармоничного эквилибриума, коммуницируя и обогащаясь как с условным Востоком, так и Западом. Это не значит, что не было внутренних разногласий и конфликтов, но они чаще способствовали движению вперед, чем взаимному уничтожению. Однако такие прежние факторы резервации, как проживание отдельно и языковой барьер, стали сильно размываться.
Советский Reset
После революции все вопросы по поводу направления развития были сняты насильно. Мечты татарских обновителей – джадидов сбылись в 100-кратной степени – так, как они бы сами никогда не захотели. СССР Сталина предполагал возможность выживания, и то не всегда, только одному типу татарина – образованному безбожнику, постепенно обрусевающему в плане языка, и отказывающемуся от львиной доли своей культуры в пользу искусственной общесоветской. Часть татарской интеллигенции успела уехать от «красной чумы» за рубеж, часть осталась и была уничтожена. Немногие, в первую очередь, идейные коммунисты, дожили хотя бы до репрессий конца 1930-х годов, но в целом, как и по всему Союзу, элиты начали формироваться заново, не всегда из качественного материала. Ко временам Хрущева и Брежнева у татар уже сформировалась новая интеллигенция, целиком встроенная в советский дискурс, внешним редактором которого так и оставался Сталин. К аккумулятору татарского народа насильно подключили другой проект. Если не считать отдельных семей, в основном, из суфийской традиции, религиозность за два советских поколения сошла на нет. Исламское образование было уничтожено полностью, в очень незначительной степени возродившись после Второй мировой, когда Иосиф Виссарионович осознал пользу от использования религии для мобилизации народа. Всеобщий ликбез и акцент на естественных науках в то же время привел к их развитию и появлению множества полностью оторванных от своей культуры ученых. Татарский язык лишился барьера в виде арабского (или латинского) алфавита, но все еще оставался фактором самосохранения, наряду с бытовой культурой и некоторыми выхолощенными видами искусств. Однако и на язык оказывалось сильное давление – достаточно сказать, что среднее образование на татарском языке могли получить не более 2–3% татар. В 1970-е годы за разговоры на татарском языке в Казани кондукторы выгоняли из общественного транспорта, а в педучилище татар брали только в качестве исключения. Столичная татарская интеллигенция стала советской по сути и русской по языку.
Таким образом, к перестройке татары подошли, вернее, подъехали на инвалидной коляске, сильно потрепанными. Аккумулятор народа почти сел. Казалось, еще одно поколение, и они просто исчезнут, на 100 лет раньше прогнозов Исхаки. Татары, жившие вне Татарстана – а таких большинство – растворялись в русскоязычной среде очень быстро. Из четырех первых факторов сохранилось только две половинки – сильно истерзанный язык и не менее страдающая небольшая прослойка интеллигенции, ощущающая себя татарами и знающая свою историю. Светских ученых хватало, однако они могли принести пользу собственному народу, а не только советской науке, лишь будучи включенными в собственный проект. Закрытых общин больше не было, татары урбанизировались, религия оставалась у части населения только в виде абстрактной веры и трех обрядов – имянаречения, бракосочетания и погребения. Фактор экономики был наиболее развитым, однако она не питала не только татар, от нее было мало пользы и самой Татарской АССР из-за госплановского перераспределения. Вдобавок советским наследием еще надо было правильно распорядиться в новых рыночных условиях.
Плоды лихих суверенных
Национальный подъем в 1990-е и постепенная утрата автономии с экономическим развитием в «нулевые» создали в итоге следующую картину. Каждый пункт требует отдельного и глубокого анализа, я же здесь ограничусь только некоторыми соображениями.
1. Закрыться обратно в ракушку татары в подавляющем своем большинстве никак не могут. Этот фактор следует бесповоротно вычеркнуть в его прежнем, механическом виде. Однако можно и нужно говорить, например, о новой субъектности в виде автономных общин, экстерриториальных махаллей, виртуализации социума, городской среды.
2. Татарский язык получил дополнительный импульс развития, запреты были сняты, введено его обязательное изучение. Однако ожидаемых плодов это не дало, его потенциал тоже постепенно исчерпывается – татарские школы закрываются, дети переходят на русский даже в деревнях, а сфера применения татарского языка в городе крайне узка (и не приносит особой выгоды).
3. Сегодня мы находимся в начале формирования русскоязычной татарской нации – эту проблему предпочитают замалчивать, однако скоро нужно будет доставать голову из песка и серьезно ее обсуждать.
4. Ислам постепенно восстанавливает свои позиции, пусть иногда в уродливых формах – после Союза этого избежать было нельзя. Религиозный фактор уверенно выходит в первые ряды причин, способствующих сохранению народа в целом и языка в частности.
5. Татарская интеллигенция подпитывается только из небольшого источника, т. е. от людей, изначально озабоченных проблемами своего народа. Большая часть талантов уходит в совершенно другие сферы, уезжает и «татарскость» теряет. Нынешняя национальная политика Татарстана, окостеневшая в 1990-х, полностью неконкурентоспособна в отношении молодежи.
6. С экономикой в республике вроде все неплохо, но и не более того: она, в своей массе, неровно дышит к властям, но почти равнодушна к татарам. К тому же экономика поражена присущими и всей остальной России недугами – непотизмом, коррупцией и «ручным управлением». Начавшийся с «ВАМИНА» вал банкротств, ярким примером которого явилась несостоятельность Татфондбанка, свидетельствует о значительных проблемах и в этой сфере и несет серьезные риски демонтажа остатков суверенитета.
Индекс выживаемости народа, по сравнению с брежневскими временами, вырос, однако болезней стало гораздо больше. Глобализация и потребительская культура принесли с собой совершенно новые, невидимые невооруженным взглядом, риски и вызовы. Гомогенизация политического поля в России также не сулит никаких новых перспектив. Если пустить процесс на самотек, буквально через поколение мы рискуем оказаться в положении гораздо худшем, чем перед перестройкой. Народная батарея худо-бедно начала заряжаться и периодически давать ток нужным аппаратам, но она сама на износе. Индекс выживания в эпоху симулякров может оказаться дутым, вроде «доткомовского». И это, возможно, уже период последних шансов. Я не верю, что «татары могут вообще исчезнуть», однако они вполне могут оказаться истончающимся с каждым годом «нацменьшинством», которое не способно на что-то прорывное и творческое в мировом масштабе. А, как вы понимаете, чего-то прорывного хочется.
Дух определяет бытие
Каждое пространство, в котором происходит жизнедеятельность татарского народа, должно быть хорошо описано и предложены варианты сохранения и развития этих сфер, учитывая все основные внутренние и внешние факторы. Все это должно сочетаться и подпитывать друг друга. Это не должно быть идеологией – их век уже прошел. Это своеобразная программа терапии и профилактики, продление жизненного цикла народа в соответствующих условиях. Это, если угодно, занятие определенной культурно-экономической ниши, где мы заработаем больше всего пунктов, как материальных, так и духовных. К сожалению, пока подобных комплексных проектов, отвечающих духу времени, не разработано. Власти больше заняты экономикой. Однако экономика без всего остального тоже непременно даст (и уже начинает давать) сбой. В заочном споре Маркса с Вебером, думается, перевес на стороне последнего – в итоге дух народа, его, по Гумилеву, пассионарность, ментальная инфраструктура приводит к экономическим достижениям или провалам. Гуманитарная сфера как минимум столь же важна, как и техническая. Разве Татарстан был бы сегодняшним Татарстаном без того народа, который мы сейчас называем татарами? Нефть сегодня есть, завтра она может стоить дешевле воды, а народ живет тысячелетиями, и именно его настрой определяет бытие, а не наоборот. Сегодня республика есть, завтра татары могут оказаться в составе индифферентной или враждебной к национальной культуре губернии. Технологии меняются с каждым днем, и именно люди – главный ресурс в мире XXI века. Что же делать с этим ресурсом, пока он еще есть? В качестве конкретных предложений я бы хотел затронуть две проблемы. Во-первых, это сфера высшего образования, которая напрямую касается фактора языка и интеллектуальной среды, а опосредованно – и всех остальных. С большой горечью приходится констатировать, что татарский язык в сегодняшнее время загнан в первые девять лет школы и в бытовую, отчасти – в развлекательную сферу. Самая главная проблема здесь – за почти три десятилетия относительной свободы так и не был открыт татарский университет. Неплохое начинание в виде Татарского государственного гуманитарного института было угроблено присоединением его к педагогическому вузу, который затем окончательно растворился в Казанском федеральном университете. За прошедшие годы стало ясно, что логика существования последнего не предполагает какого бы то ни было развития в сторону татарского. С точностью до наоборот, группы педагогов, призванных учить на татарском, сокращены, сам татфак превращен в некое подобие кафедры. В ближайшие годы критически уменьшится количество учителей для татарских школ. То же касается исламоведения и тюркологии. Именно за счет этих дисциплин, казалось бы, Казань может претендовать на статус мирового центра гуманитарного образования, но их планомерно уничтожают. Я даже не говорю о преподавании вузовских предметов на татарском языке. При бывшем ректоре КГУ Юрии Коноплеве, причем русском по происхождению, существовал проект татарского университета, при руководителях – номинальных татарах, как это ни парадоксально, все татарское только сворачивается.
Татарская Высшая школа
Школьникам просто незачем учить татарский язык, поскольку на нем нет возможности получать дальнейшее образование. Если где-то для работы знание языка еще требуется, то во всех вузах он не нужен вообще, кроме направления татарской филологии. Это, мягко говоря, катастрофа, которую, похоже, мало кто осознает. Через одно поколение, если тенденции сегодняшнего дня сохранятся, татарский язык станет экзотикой, вроде португальского. Для исправления этой ситуации хотя бы частично я предлагаю следующее. В идеале, конечно, необходимо открывать полноценный университет, но, на мой взгляд, на это сложно решиться в сегодняшних реалиях, да и финансовых вложений он потребует огромных. Зато открыть небольшой, но мирового уровня частный вуз татарам вполне по плечу. При небольших вложениях со стороны готовых помочь компаний можно сделать очень много. В условной «Татарской Высшей школе» (ТВШ) могут быть открыты несколько направлений, по большей части востоковедных, которые являются сегодня весьма актуальными и затрагивают проблемы как татар, так и мусульман Евразии. Возможность добровольно учиться на татарском языке и татароязычная среда создали бы сразу совершенно другую атмосферу, которая сейчас так ценится в лучших вузах мира. Прибавьте к этому, например, высокую стипендию и двойную программу с получением диплома какого-нибудь престижного европейского университета – от желающих не будет отбоя, будет высокий конкурс. Школьники и их родители будут точно знать, ради чего стоит владеть языком. В ТВШ могут быть быстро внедрены самые последние технологии обучения, в то же время с сохранением культурных особенностей и традиций. Студенты получат весьма качественное образование и смогут продолжить свою карьеру где угодно, но будут работать в любом случае на благо Татарстана. Пусть таким образом сохранится небольшая часть интеллигенции, но это будут качественные кадры, которые, возможно, смогут создать что-то принципиально новое. Вообще, в плане языка, как мне кажется, сейчас сосуществуют две разнонаправленные тенденции. Основная масса татар его теряет, но количество сознательно выбирающих и развивающих его растет. Через некоторое время эти линии могут сойтись, и хотелось бы, чтобы точка пересечения была намного выше значения «ноль». Иначе будущее как у татар, так и у республики, весьма туманно. Пока никто всерьез не разрабатывал вопрос о том, что будут представлять из себя татары без татарского языка.
В этом контексте можно было бы пересмотреть, например, планы создания Булгарской исламской академии, в которую вливается огромное количество денег. Всем же понятно, что в эту глушь ни один успешно окончивший бакалавриат студент не поедет, будь он хоть сто раз мусульманин. А 80–90% талантливых ребят не поедут туда просто потому, что академия «исламская». То есть академия априори сможет набирать только тех, кто а) не смог поступить в другой вуз, б) получил достаточно мусульманское воспитание в семье, чтобы решиться туда вообще поехать. Либо булгарский проект будет служить очередной институцией для повышения квалификации уже существующих имамов, также получивших образование не в Сорбоннах. Тут даже речи о воспитании собственных богословов быть не может, нужно будет радоваться, если из «академиков» хотя бы помощники имамов получатся в будущем. Этот проект, если предполагается сделать что-то большее, чем захолустное медресе или суфийскую обитель, должен непременно быть связан с Казанью. Например, его можно было бы встроить в Высшую школу в качестве факультета исламской теологии. А в Булгаре бы располагалась база для интенсивного обучения и часть времени студенты проводили бы там. Это резко подняло бы планку поступающих туда и Татарстан мог бы через 15–20 лет дать миру новых Бигиевых. А пока все идет к тому, что мы будем повторять слова Гаяза-эфенди, сказанные им более 100 лет назад: «Проблеме образования мы придаем ничтожно малое значение. И, прежде всего, по причине того, что отдали дело просвещения на откуп все тем же улемам, хорошо зная, сколь низкой компетенцией они обладают в этой области».
Татарская неомахалля
Вторая проблема, по которой я хотел бы конкретизировать свои мысли и внести предложения – это общинность нового типа. Татары за советское время – не по своей воле – разучились самоорганизовываться. За исключением модифицированной клановой асабийи по Ибн Халдуну, когда успешный выходец из одной деревни тянет за собой родственников, односельчан и знакомых тещи, все остальные попытки организовать хотя бы мини-сообщества чаще терпят крах. Тут срабатывает и перекладывание ответственности на государство, и отсутствие родо-племенного национализма наряду с высокой модернизированностью, и стремление интегрироваться во внешнюю среду, и многое другое. Однако будущее – за новыми формами самоорганизации. Вне зависимости от того, сохранится в ближайшие годы республика в нынешнем виде или, например, в Татарстан пришлют править «технического татарина» из Москвы, татарам нужно готовиться к послезавтрашнему дню. Границы будут терять свое значение, мобильность – возрастать, глобализация – порождать новые типы номадической активности, сильно привязанные к технологиям. В любом случае, без новых, по большей части экстерриториальных, форм махаллей и больших семей, когда-то служивших базовыми ячейками нации, нам не обойтись. Причем это должны быть не только и не столько религиозные объединения, и не просто кружки по интересам, а стабильно функционирующие институты, способные обходиться без помощи государства (при этом не отказываясь от нее, если таковая есть). Фонды, центры, некоммерческие партнерства и так далее, умеющие делать качественные продукты – как, например, Фонд Марджани – и мотивировать людей вкладываться в культурные проекты – именно они обеспечат развитие или хотя бы сохранение того смыслового поля, в котором татары смогут оставаться татарами (обсуждение вопроса, зачем это нужно как самим татарам, так и России со всем миром, оставим для другого удобного случая).
Развитие настоящего, а не имитационного гражданского общества и новой общинности должно стать темой различных конференций, рабочих групп, статей. Нужно пробовать самые разные тактики – от создания приложений, объединяющих татарских активистов (а в будущем это, возможно, будет эквивалентом «татар» вообще), до формирования точек кристаллизации в виде грантов, стипендий, поощрительной системы изданий плодов творчества. (В этой связи высшая школа, о которой я говорил выше, тоже могла бы внести существенную лепту.) Татарстанскому же правительству, на мой взгляд, пока оно заинтересовано в некоем развитии, следует провести конкурс и выделить несколько исторических зданий для создания офлайнового пространства деятельности таких центров и фондов, не висящих на шее властей. Удивительно, но в Казани до сих пор нет ни одного татарского пространства или центра, которые могли бы привлечь молодежь. Есть театры, музеи и тому подобное, но места, куда человек мог бы просто прийти днем и мог бы себя занять от общения со сверстниками и единомышленниками до создания продуктов творчества – нет. Зато есть уже хорошо зарекомендовавшие себя группы энтузиастов – скажем, Форум татарской молодежи или продюсерский центр Yummy music – которые занимаются не освоением бюджетных средств, а создают современные и эффективные вещи, закладывают основу для татарской городской культуры, экзистенциально важной для выживания нации в XXI веке. Жюри подобного конкурса, если он будет, обязательно нужно составить из независимых экспертов, чтобы избежать обычного кумовства и передачи зданий «своим» (с последующей профанацией деятельности). Говоря о самоорганизации, можно было бы предложить сделать все то же самое и татарским бизнесменам – выкупить здание и передать его активистам, создать фонд.
Подытоживая, хочу сказать, что пришла пора для серьезного – посткомсомольского – переосмысления «татарскости», поиска границ дискурсивного содержания этого понятия, обсуждения новых практик и пространств, способов существования татар в контексте доминирующих трендов – как глобальных, так и доморощенных – для того, чтобы не удивляться завтра и не посыпать пеплом голову, которой уже к этому времени не окажется. Хотя я – реалист и понимаю, что подавляющее большинство функционеров и «профессиональных татар» занимаются этой темой только из-за своих шкурных интересов или потому что не могут найти лучшего способа самовыразиться, я до сих пор вижу множество людей, преимущественно молодых, которые умеют и искренне хотят сделать что-то полезное для всех тех, кто называет себя татарами. Поэтому, как говорили наши предки, «авыру үлгәнче җаннан өмет» – пока больной не умрет, его надежда на сохранение жизни и души еще живет. Главное, не стоять у его постели и просто ждать, а делать что-то осмысленное и полезное.
Ильшат САЕТОВ, кандидат политических наук, научный сотрудник Института востоковедения Российской академии наук, редактор журнала Islamology.
Спецвыпуск журнала «Самар татарлары» («Самарские татары»),
приуроченный к VI съезду Всемирного конгресса татар —
«Инкыйраз яки яңарыш» («Вырождение или возрождение»).
Просмотров: 1124