Прошедший славой испытанья и ГУЛАГом

Поведаем еще об одном просветителе – уроженце самарской земли. В 20-30-е годы прошлого века стихи этого школьного учителя часто читали со сцены разные артисты. Да и сам С.Х. Батыршин срывал аплодисменты, повторяя на бис по многу раз написанные им строчки при выступлениях на городских собраниях любителей литературы или в деревнях – при посещении их в составе агитбригад. А некоторые его произведения стали песнями и ушли в публику настолько основательно, что подчас их считают народным творчеством. Мама нашего земляка-поэта говорила ему в 1919 году после прочтения в самарской газете «Яңа көч» одного из дебютных стихотворений: «В писатели подался, Сирин?! В старых книгах сказано, что они становятся несчастными». Сын решительно опроверг это предсказание, но его последующая жизнь оказалась не столь безоблачной, как мечталось…

Слово «писатель» звучало и при выборе имени нашего героя, родившегося 14 декабря 1896 года пятым ребенком в крестьянской семье Мухаммадханифа Гильмановича и Хусникамал Зиякаевны Батыршиных, проживавших в деревне Каракашлы Сумароковской волости Бугульминского уезда Самарской губернии. Местный ахун предложил назвать малыша Мухаммадсайриным – в честь мусульманкого богослова Мухаммада ибн Сирина (VII-VIII вв.), известного знатока хадисов и правоведа. «Он писал толкования Корана, – сказал ахун. – Может быть, и ваш ребенок станет писателем».

Родные и знакомые при общении укорачивали имя мальчика до Сирина, а в документах он позже стал значиться как Сирин Ханифович Батыршин. Количество детей в родительской семье со временем возросло до девяти, причем у Камиля, Заки, Джамиля, Сирина, Гамиля, Шамиля, Фазыла и Махасина была только одна сестра Мархаба, занимавшая среди них четвертое место по возрасту. Двое мальчиков (Заки и Гамиль) прожили недолго из-за болезней от полуголодного существования, а остальной своей поросли глава дома с супругой смогли дать хорошее образование.

«Не получивший знания становится тупицей, – любил повторять старательный и работящий Ханиф эфенди, умевший читать-писать, но не отличавшийся многословием. Благодаря своей бойкости и смышлености самостоятельно сумела стать грамотной и Хусникамал ханум. Она любила читать нараспев книги, что нравилось ее деткам, а также играть с ними и от души смеяться. К тому же их мама красиво пела.

Когда сестричка Мархаба подросла и начала ходить на занятия к абыстай, то однажды она взяла с собой и Сирина. Но мальчику там не понравилось: что-то непонятное повторяют по слогам, а абыстай периодически грозит девочкам прутиком. На следующий год, в разгар зимы, брат Камиль отвел его в каменную мектеб, расположенную невдалеке от их дома. Поначалу Сирину не приглянулось и там: жуткая вонь от сохнувшей у печки обуви учеников, обилие мальчишек, сидящих на лавках, а дружелюбны ли они – пока было неизвестно. Но здесь хальфа учил по буквам: писал их на металлической доске и сам озвучивал, предлагая ребятам повторять все за ним. Он не ругался, не грозил прутом и за два месяца научил Сирина и писать, и читать.

Потом было медресе «Губайдия» при Третьей соборной мечети села Байряка с каменными дворами – одно из из крупнейших мусульманских учебных заведений в Поволжье. Шакирды в этих дворах учились, ели и спали, причем пропитание осуществлялось за свой счет. Порядок здесь поддерживался такой: всем в одно время заниматься и читать намаз, принимать пищу и отдыхать. Старшие классы ходили на послеобеденный и вечерний намазы в мечеть, и к их возвращению младшеклассники должны были подготовить им чаепитие, добыв кипяток в столовой.

Однажды подготовка этой процедуры следом за вечерним намазом выпала Сирину. Он пошел с чайником в столовую, но кипяток еще не был готов. Ждать пришлось долго, а потом пропускать вперед сильных и наглых «водяных» конкурентов из других дворов. Поэтому наш герой не смог прочитать два намаза. Когда он прибыл с кипятком, шакирды уже чаевничали. А дальше процитируем самого Сирина: «Я срочно пошел читать намаз и сделал это быстренько. А потом собрался пить чай, но казый меня остановил: «Почему издеваешься над намазом, Батыршин?» Велел мне лечь и два раза ударил прутом по спине. Я заплакал. Казый говорит: «Вставай и иди по новой читай намаз». Около 70 человек пьют чай с сахаром, а я читаю намаз. На сей раз делал это медленно, но шакирды начали смеяться. После намаза долго плакал возле шкафа с одеждой».

Но и в отлаженную систему мусульманских учебных заведений, количеством и образцовостью которых издавна славился Бугульминский уезд, в начале XX века пришли ветры новометодных перемен. Так, братья Муксин и Масагут Губайдуллины, ставшие руководителями «Губайдии», развернули реформаторскую деятельность в медресе, включив в учебный процесс светские предметы: географию, математику, историю России, русский и татарский языки. Внедрили они и современные методы обучения, сделав свое учебное заведение не только наиболее известным новометодным медресе в уезде (по данным 1912–1913 гг.), но и одним из самых передовых мусульманских учебных заведений в России. Достаточно сказать, что в январе 1913 года в нем прошло невиданное ранее для медресе мероприятие – силами шакирдов и преподавателей была осуществлена театральная постановка драмы «Жизнь с тремя женами».

Неудивительно, что у Сирина, учившегося с 1910 по 1915 год в таком известном традициями и тягой к новаторству медресе, появилось желание творить, а именно – сочинять стихи. Свои первые «пробы пера» юноша читал на тайных вечерах шакирдов. Это были частушки, в которых высмеивались обучавшихся рядом с ним и пользовавшиеся своим привилегированным положением дети мулл и зажиточных людей. Вот одна из тех частушек: «Бүген бай малае Әхми / Акча бирде муллага. / Мулла “Кирәкми!”, дисә дә, / Нишләптер кулы ала. / Әхми дә шатланды эчтән: / “Укымысам да мактар!”… / Шулай акча бирә-бирә, / Үзен-үзе ул сатар». Переведем ее так: «Сын богача Ахми решился / Мулле сегодня денег дать. / “Нет-нет, не надо!”, – тот смутился, / Рука ж не может уж не брать. / Ахми аж радость обуяля: / “Учить не надо, ждет почет!”… / А мысль другая не примчала, / Что сам себя он продает».

В ответ на это главные персонажи его строк стали притеснять Сирина, либо полностью игнорировать новоявленного поэта. Но остро чувствовавший несправедливость паренек не сдавался и продолжал гнуть свою линию. А первое его официально-публичное выступление состоялось 16 февраля 1914 года – при похоронах в Каракашлах известной просветительницы и журналистки Ф.М. Наврузовой. На прощание с Фаридой ханум в эту деревню прибыло более полутора тысяч человек из окрестных сел, причем в них были приостановлены занятия в мектебах. А практически все татарские СМИ царской России разместили некрологи об этом печальном событии.

Герой нашей статьи прочитал перед пришедшими на похороны Фариды Муртазовны свое стихотворение, посвященное ей, в котором предсказал незабвение страстной противнице бесправия женщин. Понравившееся собравшимся произведение в дальнейшем не раз читалось на мероприятиях в честь Ф.Наврузовой. В том же году оно увидело свет в казанском журнале «Сююмбике». Есть в нем такая строфа: «Син үлсәң дә, әмма ләфзан. / Син мәгънәи үлмәдең. / Керде җәсәдең кабергә, / Әмма үзең кермәдең». Рискнем предложить вариант ее перевода: «Ты умерла, но только не душа, / Она не поддалась такой кончине. / В могилу тело опустили, не спеша, / Сама ж ты с нами, в жизни сердцевине».

В 1914 году старший брат Сирина Джамиль, работавший после окончания Бяйрякинского медресе экспедитором в казанском книжном издательстве «Гасыр», вернулся домой, но снял комнату в Бугульме. Наш герой гостил у него, читал привезенные книги. Возникла идея – отправить Сирина на учебу в оренбургское медресе «Хусаиния». Но для ее осуществления нужны были деньги, которыми Батыршины не располагали. И тогда старший брат сказал младшему: «Сходи к купцу Ш.Хакимову, может быть он подсобит». Но известный благотворитель и меценат отказал парню, чем чрезмерно его расстроил.

После окончания медресе Сирин начал работать учителем в родной деревне (1915 год), потом преподавал в других селах уезда: Асеево (1916) и Азнакаево (1917). Одновременно активно занимался общественными делами, организовывал вечера для молодежи. Находилось время и для литературного творчества. Так, в 1915 году он написал стихотворение «Сарутлык җир» («Пырейная земля»), в котором призывал пахать и сеять сельхозкультуры сообща.

Желание углублять свои знания привело С.Батыршина в 1918 году на трехгодичные (на татарском языке) курсы учителей и воспитателей, открывшиеся после Октябрьской революции в Бугульме как учительская семинария, готовившая кадры для деревень с мусульманским населением. Ее еще называли дарелмугаллимином. Руководил деятельностью заведения Габдрахман Сагди – впоследствии известный ученый, работавший в вузах ТАССР и Узбекской ССР. Педагогами семинарии были также авторитетные просветители Хади Атласи и братья Туйкины. Хади эфенди преподавал историю, Фазыл ага вел уроки географии, а Кабир ага – русского языка. Занятия по литературе проводил прозаик и драматург Афзал Тагиров, выросший позже в крупного государственного и общественного руководителя.

Благодаря таким наставникам Сирин и его коллеги-курсанты быстро выросли в активистов, преданных идеям социализма. Наш земляк в августе 1919 года вступил в комсомол и вошел в татаро-башкирскую секцию Укома РКП /б/, где был избран ее секретарем. Он разъезжал по населенным пунктам уезда (Каракашлы, Байряка, Татарский Кандыз и др.), создавая в них комсомольские ячейки. В родной деревне. например, в нее сразу вступили 13 человек. А работая в одной из комиссий татаро-башкирской секции молодых коммунистов, участвовал в создании театра, способствовал открытию библиотек в селах Альметьево, Азнакаево и Сапеево. Вместе с другими курсантами-культармейцами Сирин добровольно носил воду в госпиталях, расчищал железнодорожные пути, выполнял иные работы с помощью ведра и лопаты. Приезжая на каникулы домой, каракашлинские курсанты организовывали концерты и спектакли с привлечением местных учеников, вносили оживление в деятельность избы-читальни.

В истории их малой родины те дни отложились такими строчками: «1918 год принес в Каракашлы много новшеств. Открывается первая школа. Первые учительницы – Сарби Ишмакаева, Гайша Батыршина. Появились первые культработники Мархаба Нигъматуллина, Сарбиназ Булякова, Фатих Махиянов, Сирин Батыршин. Открылся медпункт, фельдшером был Мугин Насыров».

Разъезжал по уезду наш герой и в составе агитаторов. К примеру, в статье Кашифа Рахима «Яңа тормыш җырчысы» («Певец новой жизни») описано выступление такой группы в селе Байряка. Сначала собравшиеся прослушали лекцию о международном положении и боях Красной Армии. Потом начался концерт: местные учителя исполнили несколько революционных песен. Были и шуточные номера. После на сцену вышел невысокий худощавый парень в зеленой гимнастерке, сапогах и бурке с красной лентой. Ведущий его представил: «Студент Бугульминского дарелмугаллимина, направленный татаро-башкирской секцией уездного комитета партии, поэт Сирин Батыршин прочитает свои стихи». Он предложил вниманию аудитории три стихотворения, которые вызвали бурные аплодисменты слушателей. Особенно понравилось им произведение «Әнкәмә» («Маме»).

Оно было опубликовано в 1919 году в самарской газете «Яңа көч» («Новая сила») под названием «Әнкәйгә хат» («Письмо маме»). Позже его стали именовать несколько иначе – «Письмо красноармейца». С этим стихотворением С.Батыршина (и некоторыми другими – разных десятилетий) можно ознакомиться в данном номере журнала. Его стихи той поры, полные революционной романтики, веры в успехи Красной Армии и грядущее светлое будущее, печатали и другие газеты: бугульминская «Якты юл» («Светлый путь»), томская «Кызыл Шәрык» («Красный Восток»), а также «Эшче» («Рабочий»), выходившая то в Казани, то в Москве. Плоды своего литературного труда герой этой статьи подписывал псевдонимом – Сирин. Фатих Махиянов, учившийся на курсах одновременно с ним, позже вспоминал: «Сирин уже тогда среди нас считался известным поэтом».

Довелось нашему земляку не только писать о Гражданской войне, но и принять в ней участие с оружием в руках. Дело в том, что в феврале 1920 года вспыхнул антисоветский мятеж крестьян, получивший название «Вилочное восстаниие» или «Восстание «Черного орла». Оно началось в Уфимской губернии, где охватило 4 уезда, и вскоре перекинулось на два уезда Вятской губернии, один уезд Казанской губернии и один уезд Самарской губернии, а именно – Бугульминский. Известно, что волнениями в нем были охвачены 22 волости. Невозможно без содрогания читать о зверствах вилочников (их так называли в связи с тем, что часто орудием расправы служили вилы) в деревнях Альметьево, Тумутук, Н.Чершилы, Карабаш, Куакбаш, Кудашево. Восставшие убивали председателей сельсоветов, руководителй деревенских партячеек и других коммунистов, а также учителей.

Из Бугульмы по деревням послали батальон, собранный из дизертиров, но большинство его перешло на сторону восставших. Тогда стали набирать добровольцев. Все студенты дарелмугаллимина встали в строй, в том числе и Батыршин. Отряд приехал вечером в одно село, в котором на первый взгляд ничто не вызывало беспокойства: советская власть на месте, порядок в умах и настроениях жителей, вилочниками и не пахнет, Бойцов отряда сельчане разобрали на постой. Но это была ловушка. Мятежники ночью стали расправляться с бойцами. Сирина и его коллегу спасло то, что хозяин дома пожалел постояльцев, поскольку сам когда-то учился в медресе, и предупредил их об опасности. Те успели уехать на санях от мятежников, отстреливаясь от погони, которая отстала только у уездного центра.

На следующий день здесь сформировали новые отряды, и один из них возглавил некто Кожух. Сирин стал в нем разведчиком, который собирал сведения о вилочниках, наряжаясь в женские одежды или изображая бродячего нищего подростка. Используя его информацию, отряд перемещался по уезду и вел борьбу с мятежниками. В одной деревне их, засевших с оружием в руках в мечети, пришлось «выкуривать» оттуда с помощью пулемета. Кожух называл нашего земляка Сережкой и однажды уберег от гибели в ходе жесткого боя, разгоревшегося в селе Кудашево. Скакавший верхом командир увидел, что вилочники, крича «Топором его! Косой его! Руби его по руке!», преследуют Сирина, цепляющегося из последних сил за мчащиеся сани. Кожух опередил повстанцев и помог Сирину забраться в спасительный «транспорт».

Возможно. в память о настоящем командире, умевшем принимать решения и брать ответственность на себя, наш земляк одно время использовал в литературном творчестве и такие псевдонимы: Сергей, Сережа Ханиф улы. Летом 1920-го завершился самарский период его жизни в связи с созданием ТАССР и вхождением большей части Бугульминского уезда в ее состав.

Следующий год принес другие тяжелейшие испытания – голод в Поволжье, который буквально косил людей. От отсутствия еды умерла мама С.Батыршина, и он остался без родителей, потому что его отца до смерти запороли белогвардейцы как сторонника коммунистов. Из-за голода, тревожную картину которого Сирин показал в стихотворении «Ачлар авазы» («Голос голодных»), приостановили занятия на курсах, а наш герой переболел воспалением легких и тифом. Подумав, что можно спастись от бед в Казани, он отправился в столицу ТАССР. Но там дела обстояли не лучше. Остановился Сирин в одном дворе у озера Кабан, где написал стих о холодно-голодной поре «Салкын энәләр» («Холодные иглы»). Это произведение и известное уже «Энкәмә» он читал на литературном вечере в упомянутом дворе. Тогда же появились и его строчки под названием «Яз – игенчегә» («Весна – земледельцу»), в которых поэт призывает сельчан поторопиться с подготовкой к посевной, чтобы победить голод-убийцу.

В 1922 году он поступил на рабочий факультет Казанского университета, который уже в течение трех лет готовил рабочую молодежь к поступлению в вузы Советской России. Рабфак, с которым поначалу «классическое» студенчество предлагало бороться как с туберкулезом, сыграл большую роль в подготовке национальных кадров. Если до Октябрьской революции татар в составе студентов этого университета можно было сосчитать по пальцам, то в 1923 году среди 624 рабфаковцев насчитывалось 146 татар. В октябре того же года открылся Тюрко-татарский рабфак при Восточном педагогическом институте, созданном ранее на базе ликвидированного факультета общественных наук университета. Хотя татары продолжали учиться на рабочем факультете Казанского университета, центр их образования был перенесен в названный институт – на так назывыаемый Татрабфак.

В первый же дни его существования сразу на второй курс был принят Муса Джалиль, поскольку имел хорошую подготовку, полученную в оренбургской «Хусаинии». Так Муса попал в одну группу с второкурсником Сириным. Мало того, молодые поэты некоторое время и жили в одной комнате №9 общежития вместе с однокашниками А.Гильмановым, Г.Яфуняевым, З.Бахтивом, Х.Акчуриным и Еникеевым. В июне 1925 года они получили свидетельства об окончании рабфака, дающие право поступать без экзаменов в любой вуз страны. Но С.Батыршин решил сначала поработать сотрудником газеты «Сабанчы» («Пахарь») в г. Бугульме (с мая 1925 года так стала называться ранее упомянутая газета «Якты юл»).

Кстати, в этом городе в дни татрабфаковских каникул ставили пьесу нашего героя, и он был очевидцем данного события своей жизни. Тот, 1924-й, год запомнился, наверное, ему и вступлением в «СУЛФ» («Сул фронт»), который создал А.Кутуй по примеру В,Маяковского, организовавшего группу литераторов «Левый фронт искусств» и журнал «ЛЕФ». Кутуй только заменил слово «левый» на татарское «сул», и получился СУЛФ. Члены этой группы объявили «войну» сложившимся поэтическим формам и ратовали за введение нового стиля. В ЛЕФ искусство считали простой ступенью к участию художника в производстве. Поэтому была выдвинута теория «социального заказа» и идея «производственного» искусства. Эта группа афишировала себя как «гегемона» революционной литературы, однако продержалась лишь до конца десятилетия. А СУЛФ распался раньше, когда волна футуризма тихо ушла в песок. Но в творчестве Сирина отложились стихи. в которых он отдал дань футуристическим мотивам.

В 1926 году (по некоторым источникам – в 1927-ом) С.Батыршин вернулся в Казань и вскоре стал студентом общественно-экономического (бывшего словесно-исторического) отделения Восточного педагогического института. Учиться, как и на рабфаке, было трудно из-за несвободного владения русским языком. Однако герой статьи настойчиво преодолевал трудности, много внимания уделяя занятиям. По его воспоминаниям, сидел над книгами, как курица на насесте, и времени для написания стихов не было вовсе.

Но раз в неделю он отводил душу в татарском литературном кружке, где познакомился с молодыми поэтами Х.Такташем, Х.Туфаном, Ф.Каримом, Н.Баяном, Д.Фатхи и др. И поэтические строчки сами просились на бумагу, отливаясь в новые стихи, которые Сирин с успехом читал со сцены. По воспоминаниям Ф.Алмаевой, «мы, студентки тех лет, мчались в клубы, где планировались выступления Сирина, Такташа, Кутуя. Так замечательно они читали свои стихотворения!» Взяв пример с В.Маяковского, эти молодые люди стали поэтами-трибунами.

Крепко подружившись с Такташем, наш герой начал практиковать совместные с ним выходы на публику в разных казанских залах. Местная молодежь, стремилась не пропустить ни единого выступления дуэта своих кумиров. Вот как описывал это действо сам Батыршин: «С одной стороны на сцену выходил Такташ, а с другой – я. Начинали читать стихотворение, и зал не знал, что делать. Он зачарован, его окутывает божественный шум, он находится в высшей точке волшебного и загадочного состояния».

О чем же писал в 20-е годы уроженец Самарской губернии? Продолжая оптимистическую поэзию революционных перемен и коммунистических идей, он много стихов посвящал красноармейцам и гражданской войне: «Сәлам сезгә, кызыл бөркетләр!», «Кызыл гаскәргә» (1922), «Атлы шлемнар» (1927), «Кызылармеец атлар» (1928). Очень попупярным стало созданное им в 1925 году стихотворение «Сикерт атың! (Кавалерия маршы)» («Марш кавалерии»), в котором Сирин придал большое значение внутреннему ритму строк. Используя аллитерацию (повторение одинаковых или сходных согласных в начальных слогах слов), он добился того, что при чтении этого марша возникало ощущение цоканья копыт движущихся коней. Порой при выступлении артистов с названным стихотворением для усиления впечатления от него включалась запись звука конских копыт. Нашего героя стали называть «татарским В.Хлебниковым», сравнивая его с известным экспериментатором в области словотворчества, входившим в число основоположников русского футуризма.

В стихотворении «Безнең яшьләр» («Наша молодежь», 1923) поэт написал о молодом поколении страны Советов: «Йөрәккә ут кабынган, мәңге сүнмәс, / Яна күкрәктә дәртләр, һич суынмас. / Көч алдык, калтырау юк юлыбызда, / Диябез яшьләр: «Бу күкрәк мәңге туңмас!». Предложим такой перевод: «Огню, зажженному в сердцах, уж не угаснуть, / Страсть не остынет в молодой груди. / Сильны мы, нам в сомнениях не вязнуть, / И не замерзнет юных грудь в пути!»

Вышли из-под пера С.Батыршина и произведения, посвященные В.Ленину, 10-летию Октябрьской революции. Отдал он дань антирелигиозной тематике, обнародовав следующие стихи: «Еласыннар… Мин еламыйм» (1923), «Бер шәехнең идеалистик логикасы» (1925), «Тынычлык кошлары» (1926), «Шөһрәт» (1929).

Совершенно неожиданно в 1927 году он был подвергнут аресту и месяц провел в тюрьме ОГПУ. Обвинение следователь не предъявлял, а «подсадная утка» не смогла выудить из студента ни грамма компромата. Да и откуда ему взяться, когда общаешься с искренним патриотом советского общества?! Скорее всего, кто-то, позавидовав растущей славе и популярности поэта, решил приостановить этот процесс. Сирина задержание серьезно встревожило, но в своем творчестве и по жизни он остался убежденным сторонником ВКП (б).

Не желая развиваться только в национальных рамках, наш земляк начал изучать идейно-эстетические достижения русской и мировой поэзии, что позволило ему расширить тематику творчества. По мнению специалистов, такие его стихи, как «Кытай җыры («Китайская песня»,1928) и «Гейне фикере» («Мысль Гейне», 1929), а также стихотворение «Идәнгә төкермәгез!» («Не плюйте на пол!»,1928), родившееся под впечатлением творчества В.Маяковского, доказывают, что С.Батыршин серьезно работал над собой.

Он первым среди татарских литераторов 20-х годов поднял в своих стихах вопросы о месте и роли поэта в обществе, о миссии поэзии в советской действительности. Философское произведение «Йөрәк каны белән» («Кровью сердца», 1929), пропитанное верой в светлый грядущий день, раскрыло суть поэтического творчества Сирина: «Это мои мысли. Это ритм. Это мое сердцебиение. Это перенос моей крови из тела в песню на бумаге». А по поводу миссии он подчеркнул. что предназначение и деятельность поэта не должны быть связаны с его личными интересами и стремлением к славе. Задача стоит другая – силой поэзии быстрее приблизить прекрасное будущее. Поэтому стихотворцам следует писать только «кровью своего сердца» о горестях-радостях народа родной страны.

Единственное желание нашего героя – увидеть этот завтрашний день, о котором он писал вот что: «Киләчәк елларның тормышы / Уемда бик матур корылган. / Шул елларның нигез ташына / Безнең еллар өеп куелган». Позволим себе такой перевод: «Я жизнь страны грядущих лет / Красиво выстроил в сознаньи, / Ведь вылеплен ее хребет / Годами нашего старанья».

В 1928 году в Казани создали ТАПП – Татарскую ассоциацию пролетарских писателей (как отделение РАПП) для объединения татарстанских мастеров пера и активизации литературного процесса. Структурно ТАПП состоял из трех секций: русской, чувашской и татарской. По всей видимости, в состав последней и вошел С.Батыршин. Когда ТАПП, откликнувшись на призыв: «рабочих-ударников – в пролетарскую литературу», начал создавать на предприятиях литературные кружки, то Сирин принял участие в этом деле. После окончания в 1929 году института он работал учителем татарского языка и литературы в опытно-показательном городке имени М.Вахитова, включавшем в себя детский сад, интернат и школу первой и второй ступени, а на общественных началах руководил литературным кружком на казанской швейной фабрике.

Наверное. в ТАПП, где писателей делили на пролетарских, крестьянских и «попутчиков», героя данной публикации относили ко второй группе. Тем более. что в 1930 году он был назначен редактором отдела сельского хозяйства Татарского книжного издательства – Татиздата (с 1933 года – Татгосиздата). Новая работа востребовала от Сирина не только его знания с опытом, но и душевно-физические силы для погружения в чужие тексты.

Тем не менее, свою литературную деятельность он не приостанавливал. Поэт продолжал создавать произведения в виде стихов, поэм и рассказов. Он начал выступать автором лирических строчек, сочинений о студенческих буднях и стихотворений для детей. Но в центре его внимания оставалась общественно-политическая тематика. Сирин реагировал стихами на 10-летие ТАССР, на внезапную кончину Х.Такташа, призывал шире доносить до граждан решения XVI съезда ВКП(б), взявшего курс на индустриализацию; агитировал за разворачивающуюся коллективизацию сельского хозяйства.

Его объемное стихотворение «Булмый! Булмый!» («Не будет! Не будет!», 1930), посвященное колхозному движению, было очень популярным и на протяжении нескольких лет читалось мастерами сцены, а также активистами культурной революции во всяких аудиториях. Иногда его исполнение шло под запись работающей веялки. Отметим, что оно входило даже в репертуар выступлений выдающегося актера, режиссера и театрального деятеля, заслуженного артиста Татарской АССР М.И. Мутина.

А сотрудник татарстанских СМИ. литературный критик и переводчик З.Х. Галиев вспоминал любопытный эпизод, случившийся при его путешествии на пароходе по реке Белой. Когда судно причалило к пристани деревни Азякуль, на берегу появился подросток, который начал читать пассажирам упомянутое стихотворение, выкрикивая строчку за строчкой: «Аерым-аерым / Матур тормыш / Булмый, булмый!.. / Ялгыз-ялгыз / Матур тормыш / Булмый, булмый!..» («Единолично красивой жизни не достичь!.. В одиночку красивой жизни не добиться!..») Но его выступление прервал милиционер: «Чего это ты контру несешь! Советской власти все по силам. Убирайся!»

К началу 30-х годов, как считают филологи, в татарской поэзии вызрел своеобразный «Сиринский стиль». Он отличался, с одной стороны, силой воображения и эмоциональностью, лиризмом и революционной романтикой, а с другой – гулким ритмом, использованием простого, красивого языка народа. В стихах героя статьи преобладала музыкальность, передаваемая звуками, при этом он старался вложить глубокий смысл в содержание своих произведений. Одним словом, единство привлекательной формы и солидного содержания. Благодаря своей музыкальности некоторые стихи Сирина, например, «Язгы тамчылар» («Весенние капли») стали популярными песнями, исполняемыми до сих пор. Это стихотворение, по сути, дало название первому сборнику стихов С.Батыршина, вышедшему в 1931 году.

Полагают, что конец 1920-х – начало 1930-х годов – это период расцвета творчества Сирина, когда он прославился как творец сильных, трибунных произведений. Выходили из печати сборники его стихов, а некоторые стихотворения включили в школьные программы. К концу 1933 года он стал автором 11 книг. По воспоминаниям видного татарского драматурга Р.Ишмората, на одном из литературных вечеров 1929 года в Казани молодой поэт Фатих Хусни постеснялся сесть в зале рядом с Сириным, хотя уже был известен своими стихами, рассказами и выступлениями. Но 21-летний парень (будущий лауреат Тукаевской премии и народный писатель Республики Татарстан) не счел возможным для себя расположиться рядом с мэтром.

Вместе с тем на стыке этих десятилетий в творчестве нашего героя появляются мотивы критики советской действительности. Поэт видит недостатки в деле построения нового общества и не может не отреагировать на минусы своими строчками. Ведь он же сам ранее заявил, что поэт должен писать «кровью своего сердца» и о радостях народа, и о горестях. Поначалу критика «заворачивается» в строфы басен и различных «телеграмм» Сирину и от Сирина. Он не теряет оптимизма и уверяет читателей. что такие времена скоро пройдут.

Но периодические вызовы в ОГПУ начинают влиять на настроения поэта, опасающегося ареста. Батыршин то пишет о смерти, то вообще не пишет (в 1932 году появились всего четыре стихотворения), то продолжает линию критики. В его поэме «Первая речь Сирина на Международном антивоенном конгрессе» есть такая строфа: «Дәүләт өчен кешеләр яшиме? / Кеше өчен мәллә дәүләтләр?/ Кеше өчен дәүләтләр яшәсә, / Нигә болай безнең бу эшләр?» Предложим вниманию читателей следующий перевод: «Державы ль ради сушествует человек? / Иль все-таки держава – для него, / Людской обслуживая жизни ход и бег? / Тогда дела не впечатляют отчего?»

Когда на смену ликвидированному в 1932 году ТАПП пришел спустя пару лет Союз писателей ТАССР, то С.Батыршина в него не приняли, обвинив в «идеологической невыдержанности», «формализме» и прочих «…измах». Нелестные отзывы о его творчестве появились и в прессе. А на съезде этой организации, прошедшем годом позже, критика Сирина стала более хлесткой. Коллеги говорили, что он встал на контрреволюционный путь и пишет антисоветские произведения, что он выходец из кулацкой семьи и неразумно проявлять либеральность в борьбе с этими остатками гнили в людях, что их следует передать в руки более умелых воспитателей.

Поэт ответил на это рядом сатирических стихов: «Ат кәмите» («Кони карусели», 1934), «Күтәрик бокалларны» («Поднимем бокалы», 1934). «Паганини» (1935), Вот что он написал в последнем из названных произведений: «Паганини бездә юк ул, / Булса да, аңар дөнья тар. / Паганини булмаса бит, – / Поганыйлар бездә бар». При переводе это может выглядеть так: «Паганини нет в Союзе, / Узковат для них наш край. / Им не выжить в этом шлюзе, / Для поганых же здесь рай».
В феврале 1935 года Сирин на квартире Х.Атласи прочитал свою неизданную поэму «Ана» («Мать»), названное выше стихотворение «Күтәрик бокалларны» и эпиграмму на Сталина. В поэме он описывал перегибы коллективизации, когда женщину, вырастившую 13 детей, выгнали из дома, назвав кулаком, потому что у нее было две-три коровы, и теперь она просит милостыню на городских улицах. Ее сын, молодой коммунист, видя страдания своих близких и односельчан, сдает партбилет. А текст эпиграммы стал известен благодаря историку Б.Султанбекову, который привел подстрочник: «Соловей, брось привычные песни и слова, а в каждой трели хвали Сталина. Будешь замечен и станешь «заслуженным соловьем СССР»».

Донесение о выступлении С.Батыршина было отправлено секретным осведомителем в НКВД, и через полгода, 23 августа, поэта арестовали. Возникло очередное «дело литературных работников», так как задержанию подверглись еще пять человек. В предварительных материалах они обвинялись в ведении антисоветской пропаганды, сочинении и распространении антисоветских и порнографических произведений. Как указал в своей статье «Прерванный взлет» Султанбеков, «основные обвинения были предъявлены Сирину, как наиболее крупной и влиятельной фигуре в этой группе. Один из свидетелей заявил, что Сирина многие считают, прямым наследником Тукая, Амирхана, Исхаки и Дэрдменда. И после смерти Такташа, пожалуй, все остальные поэты по сравнению с Сирином – второй эшелон. И это, добавил свидетель, вызывает зависть и озлобление».

В начале февраля 1936 года из Москвы пришло решение Особого совещания НКВД СССР. Оно гласило: за организацию контрреволюционной борьбы на литературном фронте приговорить Батыршина С.К. (отчество трансформировали в «Канипович»), к пяти годам исправительно-трудовых лагерей в Сиблаге. Такой же срок получил еще один член группы, а остальные – меньшие.

Сиблаг располагался на территории Алтайского края, Кемеровской, Новосибирской, Омской, Томской областей и части Красноярского края. Главным его предназначением в 1935 году было объявлено возведение Горно-Шорской железной дороги; добыча угля на шахтах Кузбасса; строительство Чуйского и Усинского трактов; предоставление рабочей силы Кузнецкому металлургическому комбинату, Сиблесу; а также деятельность собственных спецсовхозов.

Политзаключенному Сирину довелось сначала отбывать срок в забоях Кемеровской области. Норма по ежедневной загрузке вагонеток была «убегающей»: если она выполнялась многими, ее увеличивали. Невыполнение же для «политических» означало отправку в карцер, где давали 100 граммов хлеба и штрафной суп (три горошинки на литр подсоленной воды). Однажды напарник по забою (из уголовников) без видимой на то причины так ударил нашего горемыку доской по голове, что тот, обливаясь кровью, упал и на полчаса потерял сознание.

В 1936 году Батыршин два раза был на грани смерти от голода. Потом пришел черед «куриной слепоты», когда его перевели в одну из штрафных колоний на строительстве железной дороги. Здесь порой хлеб не выдавали по три-четыре дня, а кормили только луком. За ночное дежурство на кухне можно было получить две луковицы и одну картофелину. Иногда перепадала и тарелка супа. Но вместо нее Сирину плеснули в лицо горячей водой. Посылки и переводы из дома до него не доходили.

Но наш герой, тем не менее, выжил и в 1940 году был выпущен на свободу. На двоих с одним кировчаниным им дали один пропуск и велели идти в Тимертау, где им вручат паспорта. Расстояние до него в 60 километров они преодолели за сутки. А потом Сирин, прося милостыню в дороге, по осени добрался до родных мест. Остановившись в Бугульме у братика Шамиля, он более-менее восстановил свой облик и только после этого появился в Каракашлах.

С началом Великой Отечественной войны «антисоветчик» и «враг народа» отправился в действующую армию – на защиту страны Советов и ее граждан. К сожалению, показать его боевой путь не представляется возможным из-за обрывочности информации, которая, к тому же, порой не стыкуется. Так, во многих публикациях отмечается участие С.Батыршина в боях под Смоленском и Москвой в 1941 году. Это вполне возможно, поскольку в одной из военкоматских записей, имеющихся на сайте «Память народа», датой его призыва обозначен 1941 год. Но, по данным Ютазинского райвоенкомата ТАССР, он был призван 19 мая 1942 года и в составе команды из 11 человек отправлен в распоряжение командира 18-й запасной стрелковой бригады, базировавшейся в Ижевске. Сирин был самым возрастным среди них и единственным, кто имел высшее образование. Почти у всех членов этой команды военно-учетная специальность значилась под №133 – «годный необученный». А это означало, что они либо не проходили службу в РККА (обучение) вовсе, либо успели получить подготовку менее трехмесячной.

В запасной части татарстанцы прошли военную подготовку и были отправлены на фронт в составе маршевых команд. Куда именно прибыл наш герой – неизвестно. Осенью 1942 года он получил контузию, после чего вернулся в родную деревню на поправку, где и провел всю зиму. Почувствовав себя лучше. вышел на работу в колхоз: был конюхом, возил солому, участвовал в снегозадержании на полях. Нашлись силы и для написания стихотворения «Кар тотканда» («При задержке снега»).

С наступлением весны Сирин снова убыл на фронт и стал рядовым 207-го минометного полка. Судя по номеру, это был полк реактивных минометов, которые фронтовики называли «Катюшами». Им наш земляк посвятил стихотворение «Ванюша һәм Катюша» («Ванюша и Катюша»). Уже в апреле 1943 года он расстался с полком, так как после очередной контузии попал в госпиталь. А в конце того же года пришел черед третьей контузии – самой тяжелой, и Батыршин вновь оказался на больничной койке – на сей раз в Ташкенте. После излечения он вернулся домой инвалидом войны и включился в колхозную жизнь. В свободное от работы время молодежь любила слушать его частушки.

Правда. существует еще одна дата призыва – 13 марта 1944 года. Так что трудно сказать, когда именно Сирин покончил счеты с войной, за достойное участие в которой он получил три медали: «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.», «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» и «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».

В 1946 году С.Батыршин переехал в райцентр Бавлинского района село Бавлы, которое в начале следующего десятилетия стало поселком городского типа. Колхоз отправил его на годичные курсы пчеловодов, после окончания которых он работал пчеловодом сначала на малой родине, а затем в деревне Ташкичу. За добросовестный и результативный труд районное руководство дважды вручало Сирину почетную грамоту, а в колхозе его награждали путевкой в санаторий. Были и премии, выданные медом.

Продолжал инвалид войны заниматься и литературной деятельностью. Конечно, это уже был не поэт-трибун, на выступления которого мчались поклонники и поклонницы. Остался в прошлом и «стиль Сирина». Наш герой творил в традиционной для всех манере, но ведь творил! По данным доктора филологических наук А.М. Шарипова, одного из исследователей жизни и деятельности С.Батыршина, после возвращения из Сиблага поэт до конца жизни написал более девяноста стихотворений, одну поэму и несколько рассказов.

Правда. из печати за это время вышел только один сборник стихов (1959), рецензию на который подготовил учитель и литератор М.М. Латифуллин. Магсум эфенди сдал в издательство еще два сборника произведений Сирина, но в силу каких-то причин они не увидели свет. Хотя причину можно предположить: реабилитация героя статьи 13 июня 1957 года президиумом Верховного суда ТАССР немногое изменила в отношении к нему властных структур и обывателей, для которых он оставался «врагом народа».

Тематическую направленность своих произведений наш герой не менял. Он по-прежнему писал стихи об успехах и недостатках советской действительности. Причем, об успехах – открыто, например, «Күкләр капкасы ачык!» («Ворота небес открыты!» – о полете Ю.Гагарина), а о недостатках – эзоповым языком басен. Как и ранее, Сирин сочинял много детских стихов, произведений о молодежи. деревне, родной природе. Появились и новые темы: Великая Отечественная война, пчеловодческие будни, критика суеверий и слухов.

Не вступавший долгое время в брак из-за череды жизненных трудностей поэт 1 сентября 1960 года женился на Фагиме ханум. Это событие дало толчок его творчеству. Если в 40-е и 50-е годы из-под пера С.Батыршина выходило по два-три стихотворения, то в 1960-ом – 11, а в 1961-ом – 35. Но уже в следующем году активность упала, потому что заболевшего туберкулезом Сирина эфенди начали лечить в местном диспансере. В его архиве сохранилось только пять стихов с более поздней датировкой.

Борьба с этой болезнью заполнила последние месяцы нашего земляка. Много времени пришлось проводить на больничной кровати. Но он, невзирая на хворь и маленькую пенсию – 48 рублей, не сдавался. Соседей по палате развлекал интересными повествованиями. Поняв, что больничная библиотека не блещет подбором книг, выделил сто рублей на пополнение ее фонда. В стихотворении «Бер кисәк» («Один отрезок»,1964) так писал о своих планах на будущее: «Теләкләрем чиксез минем, хисапсыз; / Йөрәк тибүләрем санлы, хисаплы. / Исәп-хисап эшләрем күп ничаклы, / Тәндә җаным кунак, белмим, ничаклы?» Возможен следующий перевод: «Моим желаниям безмерным нет числа, / Хоть сердца стук подсчету поддаётся. / Программа дел, не скрою, возросла, / Душа из тела только пусть не рвётся».

В СМИ изредка появлялись отдельные стихи Сирина. Произведение «Ачлар авазы» включили в 1968 году в сборник «Поэзия пламенных лет». Нашему герою всегда были рады в редакции бавлинской газеты «Байрак» («Знамя»), сотрудники которой внимали рассуждениям С.Батыршина о поэзии, литературе и прислушивались к его советам. Одному из них – М.М. Хабибуллину – поэт порекомендовал писать не рассказы, а повести и романы, учтя, что парень многое видел, знал и умело это излагал. Будущему народному писателю РТ и автору известнейших исторических романов такое напутствие придало силы для реализации мечты.

А Сирин абый после долгой и тяжелой болезни скончался 23 ноября 1969 года и был похоронен в Бавлах на татарском кладбище. К его 90-летию на могиле появился обелиск с барельефом С, Батыршина. Волонтеры из числа молодежи и культпросветработники периодически проводят ее уборку.

В целях сохранения памяти о поэте, посвятившем жизнь и талант борьбе за справедливость в обществе, ко всем его юбилеям, начиная с конца 70-х годов, выходили публикации о Сирине. К 110-летию нашего героя в Каракашлах прошла научная конференция, а десять лет спустя в в Ютазинской средней школе состоялась межрегиональная научно-практическая конференция учителей и учащихся татарского языка и литературы, на которую поступило более сотни заявок из 13 районов Республики Татарстан и двух районов Республики Башкортостан. На малой же родине Сирина эфенди в честь этой даты организовали вечер памяти.

В 1980 году журнал «Ялкын» («Пламя») напечатал сиринское стихотворение «Язгы тамчылар», а в конце 2015 года другой журнал – «Мәйдан» («Площадь») – с помощью упомянутого выше профессора А.Шарипова разместил подборку материалов о поэте и его публикаций. Сотрудники Каракашлинского краеведческого музея, в котором оборудован стенд с материалами об известном земляке, практикуют проведение для школьников мероприятий под названием «С.Батыршин – репрессированный поэт, односельчанин». Этот музей, кстати, расположен на улица Сирина Батыршина. Кроме того, в пгт Уруссу – центре Ютазинского района, есть улица Поэта Сирина, а в г. Бавлы – улица Батыршина.

Бавлинский поэт Р.Х. Ахметзянов, ставший заслуженным деятелем искусств ТАССР и лауреатом литературной премии имени Г.Исхаки, посвятил памяти земляка, с которым был знаком, большое стихотворение «Әле генә биредә идең…» («Только что был здесь…»). Есть в нем и эта строфа: «Юлчы булып һаман ишек шакый, / Миңа түгел, узган елларга — / Карлы, бураннардан арынып бер, — / Бераз гына җылынып чыгарга…». Переведем ее так: «Стучится путником он в дверь, / Но не в мою, а дня былого, — / От снежно-вьюжных всех потерь / Чтоб отогреться хоть немного…».

В какие же годы «стучался» Сирин? Может быть, в конец 20-х – пору своего творческого взлета?! Хотя. как знать, как знать… Ведь это его строчка: «Не зная трудностей, блаженства не достичь».

Рашид ШАКИРОВ.

Журнал «Самарские татары», № 4(45), 2024 года.

---

Некоторые стихи Батыршина С.Х. (Сирина) разных десятилетий (перевод на русский язык Шакирова Р.М.)

Кызылармеец хаты

Хатың алдым, әнкәй, мин аңладым:
Күзләреңнән яшьләр тамганын.
Мине сагынып, озын төннәр буе
Күз йомалмый ачы зарларың.

Мин аңладым: сагынып яшь улыңны,
Төннәр буе тәсбих көйләдең.
«Исән кайтсын улым, күз нурым!» – дип,
Намаз саен теләк теләдең!

Син язасың, әнкәй: «Мин картайдым.
Туйдым инде», – диеп тормыштан. –
«Ник кайтмыйсың, һаман туймыйсыңмы
Кан түгүдән, ачы сугыштан?

Нәрсә җитми соң бу патшаларга?
Күз салмыйлар бер дә башкага?
Җир өстендә канлы яшьләр ага…
Җан саталар җиргә, акчага!..»

Кыендыр шул, әнкәй, кыендыр шул,
Тормыш итү уен түгелдер.
Кайчакларда ярдәм иткәләргә
Дус-ишләр дә анда түгелдер.

Сагынасыңдыр, әнкәй, мин дә сагынам,
Төшләремдә күрәм гел генә.
Мылтык тотып сугышып йөрүче
Бер мин генә түгел, ил белән.

Без йөрибез сине коткарырга:
Ачлыклардан, авыр тормыштан,
Канлы патшалардан, коллыклардан,
Гомер буе канлы сугыштан.

Гомер буе безне алдап килгән
Алла-муллалардан, диннәрдән,
Оҗмах-тәмуглардан, наданлыктан,
Ялганнардан, пәри-җеннәрдән.

Кеше үзе бәхетсез булмый ул,
Шулар ясый аны бәхетсез.
Шулар ашый кешеләрнең башын,
Шулар үтерә аны вакытсыз.

Син, әнкәем, тудыргач та мине,
Мин яшәдем әллү-бәллүдә.
Шул бәллүдән төшкәнемнән бирле
Гомерем буе йөрдем әрнүдә.

Бала чактан безне михнәт баскан,
Без күрмәдек тормыш сафасын.
Күрсәк күрдек аның бар михнәтен,
Ачлык, хәсрәт, сугыш җәфасын.

Көннәр буе өзелеп эш эшләгән,
Төннәр буе җырлар җырлаган.
Ачы газап кургән йә шатланган,
Бергә-бергә үскән, уйнаган.

1919 ел.

Письмо красноармейца

Прочёл письмо, мамуля, понимаю,
Что слёзы льешь, тоскуя ты по мне.
И, глаз ночами вовсе не смыкая,
Горюешь о безрадостной судьбе.

Скучая о молоденьком сыночке,
Ты чётки по ночам перебираешь,
Мольбу в намазов все слова-цепочки
О чада возвращении вставляешь.

Ты пишешь, что пресытилась от жизни,
От старости устала уж вдвойне,
И не устал ли я, служа Отчизне,
От крови проливанья на войне?

Ну что ещё монархам не хватает,
Одна забота бьёт в них через край:
Уж по земле как слёзы кровь стекает,
А им всё земли-деньги подавай!..»

Да, трудно нам, мамуля, временами,
Ведь жизнь у нас – не в игры поиграть.
Поддержки же в сражениях с врагами
Порой и от приятелей не ждать.

И я грущу как ты, моя мамуля,
Всё время вижу я тебя во сне.
С винтовкой не один хожу под пулей,
Таких, как я, – обилие в стране.

И все несём тебе мы избавленье:
От голоданья, груза бытия,
От рабства и монаршего презренья,
И от войны урона и вранья.

А также от известных верований,
И мулл-лгунов, и всяких их друзей,
И от невежества, про ад и рай сказаний,
От фальши, разной нечисти, чертей.

Они все делают несчастным человека,
Вбивая в голову с рожденья темноту.
Такая мракобесная опека
Лишь жизни уменьшает долготу.

Когда на свет, мамуля, я явился,
То в колыбели слышал «баюшки-баю».
Но с той поры, как с нею разлучился,
Знать горечь жизни не перестаю.

Нас с детских лет нужда уже давила,
Добротной жизни и не ведали, увы,
Зато мучений всяких нам хватило
От горя, голода и ужасов войны.

Мы днями страсть работе отдавали,
А песни петь любили по ночам.
И к нам мгновенья радости примчали,
К подросшим Красной Армии бойцам.

1919 год.

Әгәр дә сайланалсам

I
Кулак.

Әгәр бу ел сайлауларда
Сайланалсам сәвиткә,
Күп үзгәреш ясар идем,
Советларда һәр эштә.
Мине кулак дигәннәрне
Эт итеп этләр идем;
Налогымны, заемымны
Суларга сипләр идем.

II
Мулла.

Әгәр быел сайлауларда
Сайланалсам сәвиткә,
Нәзер әйтеп куям әле,
Хәзердән үк күп эшкә.
Алласын да, мулласын да
Бер якка ташлар идем.
Шуннан килеп, хокук алып,
Үземне яклар идем.

III
Нэпман

Әгәр быел сайлауларда
Сайланалсам сәвиткә,
Шуны уйлап ятам әле,
Иоклый алмый һәр кичтә:
Алыр идем,
Сатар идем,
Законын ватар идем.
Бөтен җирдә сәүдәләргә
Иркенлек ясар идем.

IV
Исерек.

Әгәр быел сайлауларда
Сайланалсам сәвиткә,
Ерак калмас иде минем
Уйлап йөргән бәхеткә:
Эшләр идем,
Эшләр идем,
Беләсезме, нишләр идем?
Башкалар ишетмәсеннәр, -
Сәвитен эчәр идем.

V
Куштан

Әгәр быел сайлауларда
Сайланалсам сәвиткә,
Ярдәм итсәгез үзегез,
Сайланырга бу эштә, -
Баллар идем,
Майлар идем,
Кош булып сайрар идем.
Барыгызның да эшләрен
Мин үзем җайлар идем.

1928 ел.

Если смогу избраться.

I
Кулак.

Если на выборах этого года
Был бы я избран в Совет,
Стало бы это временем ввода
Новшеств в его дел букет.
Всех, обозвавших меня кулаком,
Псами бы я затравил.
Термины власти: «налог» и «заём»
Я бы в воде утопил.

II
Мулла.

Если на выборах этого года
Был бы я избран в Совет,
Многое сделал бы я для народа,
Дав ему в этом обет.
Мулл и религию я бы не трогал,
Действий их ширь сохранил.
Ну и закон бы такой разработал,
Чтоб он меня защитил.

III
Нэпман

Если на выборах этого года
Был бы я избран в Совет,
(В душе от планов непогода,
Лежу, но сна-то нет и нет)
Я взял бы
И продал всё срочно,
Закон крушить всегда умел.
Открыл бы коммерсантам точно
Простор для их торговых дел.

IV
Пьяница.

Если на выборах этого года
Был бы я избран в Совет,
О счастье такого вот рода
Мечтал уже несколько лет:
Я бы решился,
Я бы решился,
Знать не хотите, на что?
Тайну открою пока не спалился, -
Спустил бы Совет за вино.

V
Льстец.

Если на выборах этого года
Был бы я избран в Совет,
А вы помогли мне в успехе похода
Во властный один кабинет, -
Мёдом поил бы,
Маслом кормил бы,
Птицей для вас щебетал.
Дел ваших камни и целые глыбы
Сам бы всегда утрясал.

1928 год.

Хушыгыз!

Хушыгыз, әй, кырларым,
Дус-ишләрем, хуш, мин китәм.
Мәңге кайтмаска, күрешмәскә,
Гомерлеккә китәм.

Ут төртәм таудай теләкләргә,
Сөйгән эшләргә мин.
Чик куям хәнҗәр белән
Ялкынлы саф хисләргә мин.

Сезгә монда бер телем
Икмәк кала, чүпрәк кала.
Сезгә монда алдашырга
Бөтен мөмкинлек кала…

Хушыгыз, таллар, имәннәр,
Хушыгыз, әй, алмагач;
Кичерегез шагыйрь Сиринне, -
Кыш сайрамый сандугач.

1934 ел.

Прощайте!

Прощайте, эх, мои поля,
Друзья, прощайте, отбываю.
От вас себя вмиг отделя,
Навечно вдаль я уезжаю.

Поджёг стремлений вереницу
И все любимые дела.
Для чистых чувств уже граница
Как от кинжала пролегла.

А вас здесь ждут кусочек хлеба,
Одёжки разные и шанс
На обществу всему потребу
Гнать надувательский сеанс.

Дубы и вербы – все прощайте,
И яблони земли родной.
Поэт был Сирин – вспоминайте,
Но соловью не петь зимой.

1934 год.

Мунча ташы

Ут ягалар, яндыралар,
Кыздыралар мич белән.
Су салалар, кар сибәләр,
Парланалар хис белән.
Чәчәк идем, гөл идем мин,
Сусыз җирдә сулдым мин.
Мең кабат яндым, суындым,
Мунча ташы булдым мин.
Бар иде минем дә янып,
Кызып торган чакларым.
Хәзер «чыш» та, «пыш» та итмим,
Чыжламыйм, бетте парым.

1936 ел.

Банный камень

В бане, печкой раскалённой,
(Пламя в топке аж поёт),
По привычке заведённой
С чувством парится народ.
После к речке он стремится
Иль в сугробах порезвится.
Раньше я цветком считался,
На безводной жил земле,
И сгорал, и охлаждался,
Камень бани взрос во мне.
Были дни – воспламенялся,
Общим действием горел.
Ныне топки звук унялся,
Банный камень отшипел.

1936 год.

Ванюша һәм Катюша

Сугыш тынды, хәзергә сау.
— Аш вакыты, ял, – диләр.
— Бар, котелек ал да хәзер,
Аш алырга бар! – диләр.

Анда барсам, безгә килгән
Немецлардан бер кәгазь.
Ул кәгазьгә русча язган
Шундый гына бер хәбәр:

«Сезнең Катюшаны безнең
Ванька сөя, ярата;
Гыйшык утларында яна,
Төн йокламый, саташа.

Ул сезнең Катюшага һәр
Көн өйләнергә тели.
Туй ясарга сез ризамы?
Сезнең яклар ни уйлый?»

Бу хәбәрне укып, безнең
Сугышчылар көлделәр.
Бар да җыйналып, киңәшеп,
Шундый җавап бирделәр:

«Гафу итегез. Катюша
Ванюшаны яратмый.
— Мин аны күптән беләм, – ди,
Характерын ошатмый.

- Өйләнсәм дә, тыныч тормыш
Корып булмас; ул караш
Дөрес түгел, бездә булыр
Һәрвакыт кагыш, талаш.

Ул тормыш – тормышмы ни? — ди, -
Өйләнсәм дә көйләнмәм!
Ялгыз торсам да торырмын,
Ул ахмакка өйләнмәм!»

Шулай итеп туйлар булмый,
Юкка гына димлиләр.
Катюша белән Ванюша
Характерда килмиләр.

Җавап китте, ял тиз үтте,
Бу җавап булды кызык.
Бераздан кузгалды атыш,
Әй, сугыш китте кызып!..

1943 ел, фронт.

Ванюша и Катюша

Сраженье смолкло, наши живы,
— Обеда время – говорят.
— Ты с котелком-то шествуй живо –
Еда готова для солдат!

Дошёл до кухни, там сказали:
«От немцев поступил листок,
Сумели русскими словами
Они состряпать пару строк:

«Катюшу вашу очень любит
Германский Ванька-миномёт.
Любовь его и жжёт, и крутит.
И спать ночами не даёт.

Жениться только на Катюше
Мечтает Ванька каждый миг.
Согласны вы их сблизить души?
Какой ответ у вас возник?»

Прочтя листок, красноармейцы
Смеялись долго, а потом
Ответ такой послали немцам,
Всё обсудив в кругу мужском:

«Прощенья просим, но Катюша
Не любит сей ваш миномёт.
— Давно знакома я с Ванюшей,
Характер у него не тот.

- Не будет в жизни с ним покоя,
Совсем ошибочен ваш взгляд.
Предвижу каждодневность боя
И ссор, скандалов целый ряд.

- Такая жизнь зовётся ль ею,
Ну как себя к ней приучу!
Я и одна прожить сумею,
Женой глупца быть не хочу!»

Короче – свадьбы сей не будет,
Напрасно немцев сватовство.
У молодых – решили люди –
Весьма различно естество.

Ушёл ответ к концу обеда,
Он впрямь забавным получился.
От тишины уж нет и следа,
Вновь бой кровавый раскрутился!

1943 год, фронт.

Гадәт

Бер мәкаль бар: «Авыру бетә,
гадәт бетми бик озак».
Яхшы эшкә гадәт итсәң,
нинди яхшы бу сыйфат!
Әгәр берәү яхшы эшкә
гадәт итсә бападан,
Һәрвакытта яхшы эш
эшләп торачак яңадан.
Әгәр берәү яман эшкә гадәт итсә,
ни булыр?
Ачуланма, газиз ана,
ул сиңа хәсрәт булыр.
Мин шигырьгә гадәт иттем
балачактан, ни булды?
Картайгач та ташлый алмыйм, –
менә бу шигырь туды.

Акбуа, 1958 ел.

Привычка

Пословица одна гласит:
«Болезнь проходит, а привычка
Годами сохраняет вид
Как от души твоей отмычка».
Отрадно всем, когда она
На дело доброе толкает.
А коли с детства внедрена,
То вечно благо умножает.
Но если навык твой такой,
Что он влечет к дурному действу,
Придется маме дорогой
Влачить жизнь с горем по соседству.
Я взял в привычку стих писать
И с детства этим занимаюсь.
Уж постарел, но вот опять
Своим стихом к вам обращаюсь.

Бавлы, 1958 год.

Бала һәм шигырь

Кайберәүләр миннән сорый:
«Бармы синең балаң?» – дип.
«Бар, – дим. – Язган шигырьләрем
Бар да минем балам бит!»
Булмаса берәүнең шигыре,
Бардыр аның баласы.
Шул бала бит аның шигыре,
Күз карасы – нарасый.
Шигырьләрем – күз нурларым,
Күз караларым минем!
Җаннарымны ярып биргән,
Яшь балаларым минем!

1961 ел.

Ребенок и поэт

Вопросы эти мне нередки:
«А есть ли дети у тебя?»
«Стихи мои – они вот детки,
Большая дружная семья!»
Не каждый с рифмой в единеньи,
Но есть ребёнка в доме глас,
И тот – его стихотворенье,
Объект вниманья, радость глаз.
Мои стихи – очей сиянье
И взор, не всем который мил,
Души измученной вскрыванье –
Таких детей вот сотворил!

1961 год.

Кыскартуга эләккәннәр (мәсәл)

Бервакыт ат, куян һәм эт
Кыскартуларга эләккән.
Соңыннан очрашып, бергә
Сөйләшәләр, ди, икән.
Эт әйтә икән атка:
– Син ат кебек эшләдең!
Нишләп кыскартуга эләктең?
Гаебең нәрсә, нишләдең?
Ат әйткән:
— Минем гаебем –
Күз салмый һич бүтәнгә,
Юк-бар эшләргә катышмый,
Үз эшемне үтәүдә.
Бергә урлашып йөрмөгөч,
Дошман күрә түрәләр.
Хәзер машина белән
Урлауны артык күрәләр.
Дуслар, моны белсәләр дә,
Бар да уклау йоталар.
«Таякның бер башы безгә
Дә төшәр», – дип куркалар.
Мин дөреслекне әйтсәм дә,
Минем сүзләрем көчсез.
Шул вакыттан бирле йөрим,
Ач, ялангач, мин эшсез.
— Син ничек эләктең? – дигән эт
Озын колак куянга.
— Билгеле инде, – дигән куян, –
Куркак, көчсез булганга.
Хуҗалар минем һөҗүмгә
Бармасымны белгәннәр.
«Моны кыскартсак та, безгә
Каршы чыгалмас», – дигәннәр.
— Ә син үзең ничек эләктең? –
Дигәннәр этнең үзеңә.
Эт дигән:
— Мин ярамадым
Хуҗаларның кәефенә.
Гомер буе мин шуларның
Кәефенә ярап торганмын.
Беркөн койрык болгар җирдә,
Ялгыш өреп куйганмын.

1961 ел.

Попали под сокращение (басня)

Однажды заяц, конь и пёс
Под сокращение попали.
И после встретившись, вопрос
Сей меж собою обсуждали.
Сначала пёс коня спросил:
– Ведь ты как конь всегда трудился,
Как в сокращенье угодил?
Ты в чём-то видно провинился?
— Моя вина, – конь отвечал, –
Лишь в том, что я в свою работу
Делишек темных не впускал,
О них и думать неохота.
А коль с начальством не воруешь,
Ты для него уже как враг
И быть мешающим рискуешь –
Машиной «прут», зачем рысак?
Вот так, друзья! Народ-то знает,
Но проглотили все аршин:
«У палки два конца бывает,
По нам, глядишь, пройдёт один».
Могу сказать я правду смело,
Но нет доверия коню,
Который гол, не ел, без дела,
Не может содержать семью.
— А ты средь нас как оказался? –
Вопрос подкинул зайцу пёс.
— Известно ведь, – тот взволновался, –
Что боязливый я до слёз.
И силы нет, – вещал зайчишка, –
Её не чувствовал вовек.
Решил хозяин: «Сей трусишка
Струхнёт идти со мной в набег.
Придётся сократить беднягу,
Он против не предпримет шагу».
— А сам как не у дел остался? –
Спросили пса его друзья.
— Хозяина настрой сломался,
Хотя всегда старался я
Его потрафить настроенью –
Всю жизнь на это положил.
Но как-то раз по наважденью
Лай некорректный допустил.

1961 год.

 

Просмотров: 419