Фарид Бикчантаев и Мансур Гилязов представили «роман воспитания» нации, сделав Ильдара Хайруллина трикстером и забутафорив татарскую деревню
Весь минувший уик-энд в театре им. Камала шли премьерные показы спектакля «Исәнмесез?!.» («Живы ли вы?!.») в постановке Фарида Бикчантаева, основанного на киносценарии Мансура Гилязова, с которым режиссер уже давно не работал в связке. Корреспонденты «БИЗНЕС Online» побывали на премьере, которая напомнила истинное значение главного татарского приветствия, и выяснили, как Бикчантаев использовал киноприемы для сцены, почему сгорел столб Сабантуя и что происходит с современной татарской семьей.
ТРУДНОСТИ ПЕРЕВОДА С КИНОСЦЕНАРНОГО НА ТЕАТРАЛЬНЫЙ
Редкий случай — русский вариант названия нового спектакля в театре им. Камала лучше передает его символическое значение, чем оригинал. «Живы ли вы?!.» — задаются вопросом режиссер Фарид Бикчантаев и драматург Мансур Гилязов. В постановке позиционировавшейся, как «возвращение на сцену тандема Гилязова и Бикчантаева», обратились к истинному значению татарского приветствия «Исәнмесез?!.». Не все помнят, что его дословный перевод звучит как «живы ли / здоровы ли вы»? Но Гилязов помнит — и решает обратиться с этим вопросом к татарской нации. Интересно, что драматург выбрал форму киносценария. Планируется, что за экранизацию возьмется Ильдар Ягафаров (кажется, что из этого материала можно сделать и симпатичный мини-сериал «про жизнь»), а пока сценическую адаптацию сценария представил театр им. Камала.
«С киносценарием я работал впервые, — рассказал корреспонденту „БИЗНЕС Online“ еще на пресс-показе Бикчантаев. — Я не ориентировался на форму, сама тема показалась мне довольно свежей для театра. В произведении есть много мотивов, которые существуют на территории Татарстана и показались мне близкими». Главреж Камаловского признает: материал, изначально созданный для кино, добавлял сложностей, некоторыми моментами и деталями пришлось пожертвовать — например, на сцене невозможно сжечь столб, мгновенно перенести действие в больницу, отправить всех героев в облака.
Однако этот опыт одновременно и обогатил постановку — в частности, кинематографическим светом и снижением пафоса, свойственным театральной сцене вообще. «Мы первый раз работали с художником по свету Сергеем Скорнецким. Мне кажется, он понял, как выстроить переходы, места действия, чтобы адаптировать киноприемы для сцены. Мы использовали совершенно новые для нашего театра фильтры для прожекторов. Свет помогал и избегать лишнего пафоса, создавать эффект документалистики. Кино все-таки менее театрально, и мы с актерами проговаривали этот важный момент, чтобы избежать излишней театральности. Актерам было трудно — есть фразы, которые хотелось бы произнести громко, доходчиво. Нужно будет постоянно выправлять этот момент», — говорит постановщик спектакля.
«МЫ НЕ ЧЕЧЕНЦЫ, ДРАТЬСЯ НЕ УМЕЕМ. НАДО СИДЕТЬ ТИХО И НЕ ВЫСОВЫВАТЬСЯ»
Сюжет пьесы Гилязова довольно прост и реалистичен — татарская многочисленная семья Исламовых со стороны кажется идеальной, но на самом деле таит в себе пороки и изъяны. Главный герой Тамерлан (вторая в этом сезоне, после «Мәңгелек буран», новая большая роль опытнейшего 68-летнего Ильдара Хайруллина) пытается выправить ситуацию (не зря же он по профессии травматолог), «возлюбив ближнего своего» и протянув руку помощи больному раком мужу своей сестры Муслиму (Фанис Сафин). Однако родственники не спешат скидываться на лечение, и Тамерлан продает свой дом — мечту всей жизни — ради того, чтобы оплатить операцию для Муслима в Германии, которая вряд ли сильно продлит ему жизнь.
Драматург для раскрытия своей идеи об упадке татарской нации, забывшей о корнях, традициях и милосердии, использует традиционные сюжетные архетипы спасения, противостояния, преображения, жертвенности и открытия. Он создает условный «роман воспитания», в котором и главный герой, и его родственники проходят путь духовного развития. Окружающее пространство становится отражением внутреннего мира героев, оторванного от традиций и прошлого, — художник-постановщик Сергей Скоморохов поместил составляющие татарской деревни — стог, ворота, окно с резным наличником, голубей — в прозрачные коробки, словно это музейные экспонаты. Интересно, что у этой яркой и удачной метафоры есть и другое значение — подчеркнуть сценичность постановки. «Мы специально прикрыли, сделали антураж в виде экспонатов, — объясняет Бикчантаев. — Мы понимаем, что не можем воссоздать правдоподобную среду, описанную в сценарии. Поэтому мы ее забутафорили и подчеркнули, что это бутафория».
Единственным «живым», не упакованным предметом интерьера остается столб Сабантуя. В начале пьесы его устанавливают с помощью крана, потому какие-то мужики затем зачем-то пытаются его украсть (вспоминается случай, когда три года назад в Лаишевском районе депутат спилил поклонный крест, который ему не понравился), а после в многострадальное сооружение попадает молния и головешку тоже помещают в отдельный прозрачный бокс.
Столб как символ единства и стойкости татарской нации становится триггером для преображения Тамерлана — увидев, что его пытаются украсть, герой встает на его защиту, и после избиения пришлыми задумывается: защитили бы его родственники, будучи в тот момент рядом? И хотя сыновья сразу отвечают на этот вопрос отрицательно, Тамерлан все-таки решает проверить это на практике и пробует родных на прочность, организуя благотворительный сбор средств.
Для Исламовых Тамерлан выступает в роли трикстера, нарушающего размеренную жизнь семьи — врывается на празднование Сабантуя в больничной рубашке (подрался с главврачом, который его уволил, и был отправлен в психбольницу), сначала издевается над больным Муслимом, а потом пытается собрать деньги на его лечение. Архетип трикстера играет сюжетообразующую роль — он привносит хаос, конфликт, превращает идеальный мир в реальный, постоянно меняется и трансформируется. Как мы понимаем чуть позже, истинным трикстером в произведении является Муслим — это он был за рулем, когда в аварии погибли родители Исламовых, его болезнь становится для Тамерлана способом сплотить семью. Благодаря ему главный герой избавляется от гнева и жажды мести в сердце, выбирает путь милосердия и прощения. Правда, эта трансформация у Гилязова происходит словно по щелчку, мгновенно — вот Тамерлан ненавидит Муслима, а вот deus ex machina (в данном случае хулиганы из соседней деревни) заставляют его полностью поменять свое отношение.
«ИДЕЯ В ЛОБ ПЕРЕСТАЕТ БЫТЬ ИДЕЕЙ, А СТАНОВИТСЯ ПАФОСОМ»
Вообще, «киносценарность» материала чувствуется во многом — даже музыка Эльмира Низамова звучит, словно саундтрек к популярному многосерийному фильму, не удивимся, если ее использует и Ягафаров, если картина состоится. Герои мчатся по сцене, словно в марафонском забеге, пытаясь успеть за стремительной сменой событий, нет привычных долгих монологов, пластическим решениям находится место разве что в сцене драки. На этом фоне особенно ценны режиссерские и художественные решения отдельных эпизодов.
А еще авторам наверняка достанется от ревнителей морали: у Гилязова и Бикчантаева жители татарской деревни совершенно не вспоминают об Аллахе, разве что на поминках, где появляется мулла (Фанис Зиганшин); на пикнике герои делают шашлыки из свинины; молодежь использует находящийся на сцене стог сена по прямому назначению; а начинается спектакль и вовсе со сцены, когда женщины семьи Исламовых собираются у столба Сабантуя и пьют нечто горячительное из фляжки, принесенной самой предусмотрительной из них. Правда, один из персонажей в конце спектакля пафосно заявляет, что в татарской деревне нельзя продавать водку
В спектакле вообще много жирных метафор — на празднике семья носит футболки с надписью на английском языке (вместо татарского!): «I love Islamov company», вместо сапога на сабантуйном столбе висят кроссовки… И высокопарных фраз в пьесе хватает. «Разве то, что татарский народ еще живет — это не чудо?», — говорит Тамерлан. В сцене после драки главного героя с хулиганами его сыновья говорят странную фразу: «Мы не чеченцы, драться не умеем. Надо сидеть тихо и не высовываться». Понятно, что это сравнение должно подчеркнуть упадок духа татарской нации — но к чему сравнивать ее с совершенно иной по менталитету национальностью?
Характеры героев то ли из-за высокой плотности событий, то ли ради раскрытия идеи Гилязова выписаны временами плоско — для всех действий и эмоций Тамерлана находится благородное оправдание, а вот его родственники, наоборот, сплошь порочные и неказистые. Женские образы и вовсе объективированы, уже начиная с фразы Самата (Минвали Габдуллин): «Где бы ты не жил — хоть в Москве, хоть в Париже, ты должен знать, как выбирать хоть барана, хоть жену» (то есть женщина — не субьект, а объект мужского выбора, как и жертвенное животное). Хотя по ходу действия жены управляют мужьями, в пьесе по сути нет ни одного позитивно изображенного женского образа. И в конце спектакля и вовсе лишь мужчины получают право наслаждаться «легкостью бытия» в облаках, а женщины остаются в тени.
При этом великолепная (как и всегда) игра актеров Камаловского театра отчасти смягчила недостатки характеров в этом густо населенном спектакле — каждый представитель трех поколений семьи был убедителен в своей роли.
В общем, несмотря на схематичность действия и плоскость характеров, радует попытка поговорить о проблемах татарской нации в развлекательной форме, с иронией и без нравоучений, поэтому, несмотря на серьезность поднятых тем, думается, что премьеру ждет счастливая зрительская судьба. «Без иронии не будет никакой мысли. Идея в лоб перестает быть идеей, а становится пафосом, цитатой. Поэтому ирония необходима для того, чтобы оживить этот материал, сделать его сценически живым», — подчеркивает Бикчантаев. Лидер современного татарского театра показывает, что о проблемах нации можно говорить не только языком казенных документов и туманных стратегий, а вызвав отклик у зрителей благодаря бытовой, жизненной истории — и, возможно, таким образом вдохновляя на решение этих проблем.
Просмотров: 869