За этот год уже второй казанский режиссер отмечается особыми успехами на творческой ниве: рекламный ролик, снятый казанцем Артуром Мирошниченко для проекта Sound of change, в июне оказался в шорт-листе престижного фестиваля рекламы «Каннские львы». В беседе с корреспондентом «Реального времени» Артур рассказал о том, почему с татарской речью в кино работать легче, чем с русской, как его короткометражки смогут помочь талантливым уличным музыкантам и что не так с современной российской рекламой.
Сложные поиски «достойных» музыкантов и путешествие из Москвы в Мадрид
— Артур, расскажите, какой проект вы рекламировали в своем ролике? Кто является его создателем, в чем его посыл?
— Ролик был снят для проекта «Sound of change» — это такая онлайн-платформа, на которой уличные музыканты могут делиться своей музыкой, чтобы ее покупали (своеобразный iTunes), и получать деньги не только с улиц, но еще и благодаря продажам их треков на этой платформе.
Для запуска этого проекта нужно было снять документальные истории про людей, которые живут на улице, про уличных музыкантов, которые сочиняют, играют свою музыку. Мы сняли три полудокументальных фильма: один герой у нас был из Москвы, один — из Амстердама и один — из Мадрида.
Создателем проекта является моя коллега Галина Белоозерова. А вообще, это инициатива московского креативного агентства Hungry boys. Финансовой частью тоже занимались продюсеры — агентство все спонсировало.
Вообще, я взялся за этот проект, потому что тема музыки мне близка. Собственно, первые мои какие-то творческие проекты были связаны с моей группой музыкальной, когда я еще жил в Казани.
— Для того чтобы продавать свою музыку онлайн, необходимо для начала ее записать где-то. А у уличных музыкантов вряд ли есть деньги на студийную запись…
— Запись песен — это часть работы проекта. После того как мы находим какого-то человека, мы идем с ним в студию и записываем песни.
— Расскажите, как проходили съемки. Как вы искали героев, и много ли времени ушло на работу?
— Сначала мы сняли в Москве где-то в прошлом октябре ролик, потом мы поехали в Мадрид примерно в декабре, а в конце января мы съездили в Амстердам. Кастинг был довольно сложный. В Москве, понятно, мы сами находили музыкантов, а по другим городам ну как-то через знакомых, которые были в отпусках, либо жили там, или просто бывали в этих городах и кого-то записывали на видео. И так вот мы полуслучайно «нарыли» этих героев.
В Москве мы где-то два-три дня снимали, а вместе с поиском на ролик уходило не более месяца — около трех-четырех недель.
— Большая команда работала над съемкой рекламы?
— Нет, в основном я все делал сам: начиная от сценария, заканчивая цветокоррекцией. Правда, мы записывали интервью в первых двух роликах на студиях — это было единственное вмешательство извне. А так мы ездили вдвоем с Галей, там еще были ребята на месте, которые помогали с поиском локаций и так далее. В целом три-четыре человека все делали.
— Вхождение в шорт-лист самого престижного рекламного фестиваля — это, несомненно, успех, но все-таки не призовое место…
— Понятно, почему он не взял какой-то награды: там не было какой-то связки с брендом. Думаю, причина именно в этом. А вообще, участие в этом фестивале для меня было не особо ожидаемо. Но… это интересный опыт.
«По-моему, последний проект Alwaysдовольно неплохим получился. Там есть, о чем подумать»
— С роликом все понятно, а как вас занесло в режиссуру, да и в Москву из Казани? Вы ведь обосновались в столице?
— Это довольно спонтанно произошло, хотя желание снимать у меня появилось уже давно. Я выиграл грант Московской школы кино где-то в 2013 году, и я попал в режиссерскую лабораторию Димы Мамулия. И с тех пор полностью весь фокус моей жизни сместился в эту сторону. До получения гранта ничего серьезного я не снимал. И ранее в основном занимался рекламой.
— Какие-нибудь ролики вашего производства выходили в эфир?
— Были небольшие рекламные ролики для разных проектов. Для пива «Козел» снимал, для бренда AXE, также недавно снимал кейс-стади-приложения для слабовидящих. Но эти ролики в эфир не выходили — это все было для Интернета.
— Многие ругают рекламу на российском телевидении. Не могу не спросить, как вы к ней относитесь?
— Мне кажется, в современной российской рекламе есть хорошие моменты, но про телевизор я не могу сказать, потому что давно не смотрел, а в целом есть интересные проекты, но они фейковые. Поясню. Вся хорошая реклама делается для фестивалей, то есть это не реально сделанная реклама для эфира.
Вообще, реклама — это всегда отражение какой-то ментальности. Беда российской рекламы в том, что ее нет в коде ментальности нашей. Она не предполагается там. В Европе — там, где рынок давно сложился, он логичен и он как бы в природе этой ментальности, там все гораздо лучше. У нас же пришли европейские бренды, которые по привычке делают рекламу, но они еще как бы не поняли, наверное, что здесь это не совсем так работает. Начали они делать эту рекламу, и это единственная какая-то более-менее реклама, которую мы видим, но в целом это такой инородный продукт для нашей ментальности. А вообще, есть реклама, которая трогает — американская, прежде всего.
— К слову о рекламе, которая трогает: как относитесь к нашей «социалке»?
— Социальная реклама у нас сильно эксплуатируется ребятами, которые хотят каких-то фестивальных наград, потому что это практически 100% шанс того, что твой проект увидят. В России я не знаю, насколько она эффективно работает…
— Вы готовы снять рекламу чего угодно, или у вас есть какие-то жесткие критерии отбора продуктов?
— Если это такой проект, в котором есть над чем поработать, есть над чем подумать, то да — мне бы было интересно. Мне интересно работать с визуальной стороной, а откуда она берется — мне не очень интересно в плане того, что с визуальной точки зрения интересным можно сделать все, что угодно.
— Даже рекламу каких-нибудь надоевших всем прокладок?
— Ну, смотря какой сценарий, на самом деле. Кстати, о рекламе прокладок (смеется). По-моему, последний проект Always довольно неплохим получился. Там есть, о чем подумать… Ну, в общем, это неплохая реклама получилась.
Обычная речь для Ани Меликян и «рыхлый» русский язык
— А не хотели бы вы заняться полнометражными фильмами?
— Вообще, я сейчас доделываю дипломный фильм — это художественное кино. Также сейчас пишу сценарий для полного метра.
— Если не секрет, о чем будет полнометражный фильм?
— Это будет молодежная драма. На мусульманскую тему сценарий. Вообще, довольно интересно смотреть, особенно за московскими татарами, как люди сохраняют свою религию. Национальные моменты — это в принципе интересно с точки зрения пластики.
— Объясните, как это работает?
— Смотрите. С татарской речью в кино гораздо легче работать, чем с русской. Для того чтобы воспроизвести какой-то более-менее достоверный диалог или монолог на русском языке… Вообще, русский язык немного потерял свою мифологичность. Он настолько рыхлый стал, что он может в кино работать только в какой-то субкультурной среде, когда мы имеем дело практически с жаргоном, когда мы не совсем даже понимаем, о чем речь.
То, что есть в так называемом жаргоне — некая тайна, некая символьность языка — это полностью утрачено в обычной речи. Повседневная речь не то, что плоская, она просто равна самой себе. И в этот момент символическая ее часть пропадает, а для кино это очень плохо. Хотя, смотря о каком кино мы говорим. Если речь об авторском кино, то, скорее всего, я говорю что-то близкое к правде. Если мы говорим о картинах типа «Про любовь» Ани Меликян, то обычная речь может сработать.
Просмотров: 977